– Вы интересуетесь тем взрывом? – быстрым говорком зачастил он. – Я вам расскажу. Никто не знает того, что знаю я. Там сзади есть еще ход. Вы слышали? Урания прошла через него, чтобы никто не видел, как она входила. Она пришла и сказала: «Как ты мог уйти без меня? Неужели ты думаешь, что если с тобой что-то случится, я хоть минуту останусь жить?» Они провели там ночь, и это была их первая ночь вместе, брачная ночь, если хотите… А когда нужно было уходить, Костас хотел уйти потом, сначала пусть уйдет она. Да, да, он хотел, чтобы она ушла, он один хотел взорвать склад. Она сама сказала: «Не уйду. Уходи первым ты». Это точно.
– Откуда это вам известно? – спросил я.
Старик подобрал под себя ноги в грубых шерстяных носках и кособоко взглянул на нас снизу вверх:
– А как же? Я же был лучшим другом Костаса.
Зюка сказала мне по-русски:
– Он все врет. Он не может знать того, что происходило в пещере. Типичная ситуация: ему хочется примазаться к истории. Магнетическая сила легенд – люди начинают верить, что и в их жизни было что-то необычайное. А главное, им хочется, чтобы в это верили другие.
Осел, стоящий за спиной хозяина, положил голову на плечо старика и попыхтел замшевым носом.
– Они думают, что я вру, – сказал старик ослу.
Мы шли к машине по серой траве, траве небытия, траве преисподней, траве, похожей на заросли игрушечных кактусов, которые грубыми колючками цеплялись за парящий край белого Зюкиного платья.
Коляня жарил яичницу на свечке.
Свеча, помещенная в стакан, обложенная внутри него для устойчивости мятой газетой, утыкала в днище черной, тоже какой-то мятой сковородки рыжую почку пламени. Когда Коляня прижимал сковородку к огню, днище раздавливало эту почку, она распускалась желтыми листиками, льнувшими к сковородке.
Но нет, не эта расплющенная завязь пламени царапнула меня по сердцу.
– Привет, Коляня, – сказал я с порога, – кухаришь?
– Здорово! – он только покосился в мою сторону и как-то судорожно дернул шеей, торчавшей из горловины серого бумажного свитера.
Теперь я увидел, что жалостно щекотнуло меня: свечка в мутном граненом стакане как бы моделировала эту Колянину тоненькую подростковую шею, тянущуюся из просторной свитеровой резинки. Именно их похожесть, «дубль», говоря по-нашему, киношному, была бесконечно трогательна и жалка.
Держа одной рукой сковородку за длинную, обмотанную тряпкой ручку, Коляня соскабливал ножом желто-белое месиво яичницы.
– Тут что, плитки нет? – спросил я. – Или решил возродить военные времена?
– Есть плитка у хозяйки. Но я, понимаешь, только что объяснял народу про экономию электроэнергии, а сам, выходит, втихаря возьмусь расходовать.