– Если я еще хоть раз услышу чей-то голос, вся палата завтра останется без… Без… Без чего-нибудь, но останется… – Евгений Дмитриевич использовал проверенный метод. – Я ясно сказал?
– А мы спим.
Выйдя из палаты, он решил применить еще один прием из арсенала оперативно-розыскной деятельности – негласное прослушивание. Громко топая, прошел по коридору, затем на цыпочках вернулся и прислонил ухо к тонкой двери.
Несколько секунд было тихо. Потом заскрипели кроватные пружины.
– Давай, дальше рассказывай!
Даже шепот различался довольно хорошо.
– Да, давай! Он ушел…
– Ну, в общем, они в тайге прячутся и людей едят. Одна женщина пошла в лес за ландышами. Он нее только одежда осталась. И голова.
Кольцов узнал голос Арсения.
– Да ладно врать! – возразил кто-то.
– Не вру я! Мать сказала, в газетах писали. Один якобы одноглазый и однорукий, а второй на черта похож.
– Точно! – поддержал второй голос. – Я тоже слышал. Задушили и съели. Их не поймали еще. Могут и здесь появиться.
– Пусть только попробуют… Мне брательник нож дал.
Ого! Хороши детишки! С холодным оружием! Евгений Дмитриевич вспомнил свое пионерское детство. Они тоже рассказывали друг другу всякие страшилки перед сном. Про «желтые пятна», «пиковую даму» и «черную руку», вылезающую прямо из стены… И про людоедов, и про ужасных чудовищ, пожирающих детей. И всегда находился кто-то смелый, с братовым ножом или самострелом-поджигой. И вожатые тоже не могли заставить их успокоиться и заснуть. В конце концов дети засыпали сами, забившись от страха под одеяло.
Кольцов постоял немного, потом вернулся в каморку, решив не вмешиваться в разговор. Через час сами угомонятся. Он разделся и повернулся лицом к стене, не погасив лампочку.
Одноглазый и однорукий не спал. Сидел на своей раскладушке и таращился в темное окошко.
Что он там видел? Не плац, и не футбольную площадку, и не отражение лампочки. Из окошка ему улыбалась Татьяна Павловна. А он улыбался ей.
«Наш Сумрак, кажется, влюбился, – кричали цирики в ШИЗО…»
Ну, влюбился, это, наверно, громко сказано. Но что-то похожее на это доисторическое, но не потерявшее актуальности чувство в Витиной душе проснулось и зашевелилось. И он при всей своей трезвой практичности не думал в настоящую секунду о том, что никаких перспектив у этого чувства нет. Ничего не просчитывал и не анализировал. Совершенно забыл, что он беглый каторжник, а вовсе не воспитатель шестого отряда, что ничего общего с этой симпатичной женщиной у него нет и быть не может. Что он почетный член воровского сообщества, стремящийся получить корону. И, согласно законам, не имеет права на семью и постоянный угол (хотя никто эти законы давно уже не соблюдает)…