«Итак, что же дальше?»
«Горло пересохло…»
«Вот стакан. Правда, треснутый».
«Ничего».
«Ну?»
«Разделась. Как договорились…»
«Я спрашиваю, был ли в комнате свет?»
«Пива больше нет?»
«Я снова повторяю вопрос: темно ли было в комнате?»
«Было совершенно темно. Настолько, что я долго возилась, пока мне удалось снять лифчик».
«Между светом и лифчиком, по-моему, нет никакой связи. Во всяком случае, снять его можно и на ощупь».
«Верно, конечно, но все же…»
«Ну ладно. Что же потом?»
«Ему не терпелось, и он сказал, что поможет мне снять лифчик. Но я не согласилась».
«Странно».
«Почему?»
«Ведь было совершенно темно. Откуда ему было знать что ты не можешь справиться именно с лифчиком?»
«Он и не знал. Просто наобум…»
«И что же, он настаивал?»
«Да нет».
«Почему?»
«У нас же был уговор. Что он до меня не дотронется… И руки у меня вон какие длинные. Я их свободно могу свести за спиной…»
«Хорошо. Итак, в полной темноте ты стала раздеваться и, раздевшись, зажгла свет. Так было, да?»
«Скорее всего, так…»
«Ну а как же укол?»
«Сделала, конечно».
«Обнаженная?»
«Естественно — в темноте сделать укол невозможно».
«Достаточно было бы того, что ты показала свою наготу. И делать укол обнаженной было уж совсем ни к чему».
«А что, не все ли равно?»
«Огромная разница».
«Не нужно так громко».
«Да ладно. Когда начинают раздеваться, нагота выглядит гораздо более вызывающе, чем после того, как раздевание закончено. Это каждому ясно. То же относится и к уколу. Любое действие обнаженной делает наготу во сто крат откровеннее. Не говори, что ты этого не знала».
«Теперь все понятно. Впредь буду знать».
«Еще раз расскажи мне все по порядку с самого начала».
«Так вот, разделась я, зажгла свет…»
«А до этого, видимо, потушила свет?»
«Так вот, потушила свет, разделась, снова зажгла свет и потом сделала укол».
«Все равно как-то странно ты рассказываешь. Неужели за все это время вы не промолвили ни слова?»
«Нет, почему же…»
«Я не настаиваю, о чем не хочешь рассказывать, не рассказывай».
«Ни о чем таком мы не говорили… Ну, сначала он заговорил о погоде… Вот так, трогая мои волосы…»
«Был же уговор, что он не прикоснется к тебе».
«Но только волосы».
«Все равно — что».
«А может, он случайно коснулся их…»
«Нечего его выгораживать».
«Это было как раз в тот момент, когда я нагнулась, чтобы зажечь торшер, стоявший у изголовья».
«Торшер?»
«Он пожелал».
«Чего?»
«При одном верхнем свете не все можно рассмотреть».
«Прекрати. А то дойдешь неизвестно до чего».
«Хорошо. Больше не буду».
«Что же он потом говорил?»
«Кажется, о дожде. Волосы у меня были как прилизанные…»
«Просто намокли от пота».