— Он плох. — комментирует Эзук, опускаясь на колени рядом со мной. — Долго он не протянет.
Это я и сама вижу. Выходного отверстия нет — значит пуля застряла где-то в грудной клетке. Сердце бьется, значит не задето, легкие, кажется, тоже функционируют нормально. Тогда что…
— Думаю, что пуля ударила в кость. — продолжает спокойно комментировать Эзук. — И, возможно, застряла в одном из ребер. Отсюда и шоковое состояние — сотрясение всего организма.
— Да заткнись ты, наконец! — не выдерживаю я. — Тебя что, это совсем не волнует?! Он же может умереть! Слышишь меня?!
Нет, кажется не слышит. Его взгляд устремлен в небо, ладони сведены в месте на груди.
— На все воля Божья. — отвечает, наконец, он.
На мои глаза наворачивается влага, затуманивая зрение. Все летит в тартарары… Нападение на завод, предательство Кати, теперь, вот, еще и Сергей лежит у меня на руках с пулей в груди. Господи, какой я была дурой пять лет назад, думая, что хуже, чем в день первой атаки уже и быть не может!
Толя наотмашь бьет Эзука ладонью по лицу, отбрасывая в сторону, и выхватывая пистолет. Я не вмешиваюсь — сейчас и мне хочется убить его за эту холодную отрешенность от всего, что происходит вокруг. Кажется, вообще ничего не может пронять его — словно он заранее знает обо всем, что произойдет в следующее мгновение. Вот и сейчас он поднимается на ноги и замирает перед Толей, словно точно зная, что стрелять тот не станет.
— Ударили тебя по одной щеке. — говорит он. — Подставь другую для удара. Так учит нас Библия… Стреляй, Анатолий, если от этого тебе станет хоть немного легче.
— Ты сумасшедший! — выдыхает Толя, опуская оружие. — Чертов псих! Прекрати цитировать мне Библию, иначе я пристрелю тебя на месте!
— Хорошо. — легко соглашается Эзук, и делает шаг ко мне, отстраняя Толю и Марата. — Ира, он скоро умрет.
Мне остается только кивнуть — меня душат слезы.
— Умрет, если ему не помочь. — продолжает он.
— Помочь?! — взрываюсь я, положив Сергея на снег и вскочив на ноги. — Чем мы можем ему помочь?! Мы даже не сможем донести его до завода!
— Помолимся за его жизнь. — предлагает Эзук, вновь присаживаясь на снег рядом с Сергеем, и протягивая мне руку. — И, быть может, отец наш небесный внемлет нашим молитвам.
Силы покидают меня окончательно. Я хочу наорать на него, вмазать рукоятью пистолета по лицу, а потом забить до смерти ногами. Поднять лицо к небу, и высказать Господу все, что я думаю о нем, и о созданном им мире!.. Но вместо этого я перехватываю взгляд Эзука, и читаю в нем не помешательство, а безоговорочную веру в свои слова. Он верит в то, что если мы попросим Бога вернуть нам Сергея, то он обязательно услышит нас… И мне самой хочется поверить в это.