Спустились к морю.
Наверху, на обрыве, уже шел бой. Около берега море кишело людьми. Многие пытались вплавь уйти от противника.
Решаю организовать людей, сколотить боевую группу. Предлагаю:
— Кто пойдет на прорыв?
Рядом стали моряки. Один, второй, десятый, двадцатый… Образовался небольшой отряд, человек около сорока.
— Ребята! Меня зовут Иваном, — показываю на Иванова, — его Александром. Я буду за командира. Он — за комиссара. Попробуем прорваться на север. Операцию проводим ночью. Сейчас нужно укрыться, сохранить силы для боя…
Немцы начали обстрел берега. Перебежками поднимаемся наверх. Укрываемся за камнями, в воронках. Но снаряды уже рвутся за нашей спиной. Настигают…
Когда наступила темнота, от нашего отряда почти ничего не осталось. Всего несколько человек.
Пошли в сторону Балаклавы, оставляя берег справа километрах в полутора-двух.
Рассвет нас застал в каких-то окопчиках. Измучились мы изрядно. Но прошли, оказывается, не более пяти километров.
Со стороны дороги слышался гул машин.
День отсиделись в окопе. Ночью снова двинулись в путь. Спали по очереди: то я, то Иванов.
Так миновало двое суток.
На рассвете пятого июня я проснулся от боли и криков. На моей руке стоял немец. В мою грудь был направлен автомат…
Обо всем рассказывать долго. Только первый побег не удался. Видел я все: страшный гитлеровский концлагерь, побои, голод…
Бежал снова. В ночь на 15 сентября 1942 года севернее Сталинграда перешел линию фронта…
Иван помолчал, потом добавил:
— Кстати, ты очень выручил меня своей характеристикой… Я понимаю: война есть война. Нужна строжайшая проверка. И меня, естественно, проверяли…
Он улыбнулся:
— Все-таки хорошо, когда в жизни есть друзья.
Я обнял его.
Одиссея капитана Любимова
Война — жестокая стихия. И обстоятельства, которые здесь складываются, порой беспощадны. Особенно для тех, кому выпадает на долю стоять на посту в ситуациях, где гибель человека предрешена почти на все сто процентов.
В первой книге «У самого Черного моря» я рассказывал о том, как был изувечен командир эскадрильи Любимов. Отличный летчик, прекрасный человек. Подбитый в воздушном бою, он приземлился вынужденно, на открытом месте, в степи. Уже на земле фашисты снова атаковали его самолет. Снаряд отрубил летчику левую ногу почти до колена, правую искалечил.
Что же стало с ним дальше?..
Он не хотел и не мог быть страдальцем. Николаю Островскому было не легче. Но не превращал же он жизнь окружающих в ад. Более того, сам не раз оказывался тем, кто поддерживал слабых.
И дело не в примерах. Просто пока билось его сердце, он не мог, хотя бы мысленно, не жить нормальной, полнокровной жизнью человека. Не мог не сражаться, не радоваться, не грустить.