И второй дом взяли. Тут кровохлебы стали выбегать из домов, собираться в кучки. Да только мало кто из них осмелился принять бой. Ядозубы-то уже почуяли кровь, ярость в них вошла. После первой же стычки кровохлебы увидели: не с ними сегодня удача. Бросились бежать.
Ядозубы недолго их преследовали. Похватали детей и девок молодых, связали им руки и погнали в свое селение. Мужиков, кого поймали, пожалели сразу убили. Мертвых оставили — не тащить же на горбу мертвечину, если горячего и свежего взяли сколько хотели.
Вернулись, когда стемнело, привязали пленных к деревьям и сразу повалились спать.
Наутро Энки разбудил брата:
— Вставай, Орми. Скоро людей жрать начнут и нас заставят смотреть. Пойдем в лес. Поохотимся, глядишь, и себе еды добудем.
Но не вышло уйти: заметил их Кулу.
— Стойте! — крикнул. — Как же мы без вас-то? Забыли, что нынче праздник? Сыты вы, что ли?
Вернулись.
Все ядозубы скоро собрались на священной поляне. Посреди нее стоял Улле — идолище из палок, костей и человечьих голов. Во все стороны торчали из него рога, когти и мамонтовые бивни.
Привели пленных, и началась потеха. Отвели ядозубы душу за все голодные дни. Чего только не выдумывали. Девкам-кровохлебкам уши пообрывали, напоили врагов их же кровью, детишек глодали живьем. Не забыли и свою любимую забаву: вспороть брюхо, кишку к идолищу привязать и водить кругом, пока все потроха не намотаются Улле на шею. Пленные же за ночь так окоченели — или от страха им мозги отшибло, — что вроде и нипочем им было все это. Почти не кричали.
Орми и Энки стояли в стороне, отводили глаза. Благо никому до них не было дела. Под конец только подошла к сыновьям Ильг, утерла кровь с губ и сказала:
— Что стоите, словно сами на вражий пир попали?
— Ничего, мать, — отвечает Энки. — Просто так стоим. Отдыхаем.
Ильг усмехнулась:
— Меня-то не обманешь. Знаю, не по сердцу вам наша лютая жизнь. Уходить вам надо. Лес велик, найдете себе место. Чужие вы здесь.
И пошла в землянку спать. Набитое брюхо голову в сон клонит.
Вскоре и другие разбрелись по своим норам. Один Улле остался на поляне. Стоял, поскрипывал, весь обвешанный потрохами.
— Улле велел нам всех ненавидеть, — сказал Орми брату. — А я ненавижу его самого! Тварь смрадная! Ненасытный червь! Пусть уши свои сожрет!
Энки рассмеялся.
— Смотри, накажет он тебя за такие слова!
— Да пропади он! Не боюсь его.
Тут показалось братьям: идол зашевелился, заскрипел, приоткрыл костяную пасть.
— Все равно не боюсь! — крикнул Орми.
— Тихо ты! — цыкнул Энки на брата. — Еще услышит кто. Пойдем, что ли, на охоту. Все поели, одни мы голодные остались.