- Это еще что за глупости? Никто никогда не говорил, что я красивая.
- А я? Я тебе тысячу раз не говорил?
Он изумленно рассматривал меня, не слишком довольный, с таким видом, будто хотел сказать: "Значит, мое мнение не в счет?" Жюстен продолжал молчать. Я глядела только на сына, который снова уткнулся в тарелку, и вместо ответа улыбнулась.
- Однажды,- начал Рено с полным ртом,- нас водили на экскурсию в музей. Учитель нас совсем замытарил, такое плел, будто выхваливал залежалый товар.
- Вы тоже ходили, Пейроль?
- Нет. Они математики, их по музеям не водят. Перед одной картиной Энгра учитель как заведет: "Господа, перед вами тип женской красоты, уже не встречающийся в наши дни". А я сказал совсем громко: "Извиняюсь, мсье, она похожа на мою мать".
- Господи, неужели так и сказал?
- Ясно, сказал. Тут ребята начали отпускать всякие идиотские шуточки. Но я даже не ответил.
- Ты мне никогда об этом случае не рассказывал.
- А я ему рассказал. Правда, Жюстен? Жюстен, я с тобой говорю.
- Рассказал,- бросил Жюстен.
- Ладно, мама, надо уж все тебе открыть до конца; на следующий день я увидел на вертушке в книжной лавке открытку с этой картины. И показал ее Жюстену.
- Ну и что оказалось? - спросила я, не обращаясь ни к одному из них прямо.- Похожа я в конце концов на ту энгровскую даму или нет?
Как бы уступая честь ответа своему другу, Рено старательно накручивал на вилку спагетти, но, так как друг промолчал, заявил:
- Жюстен мне сказал...
Тут он замолк, дожевал спагетти и проговорил, подражая акценту Пейроля:
- "А скажи-ка, Рено, ты чуточку не того? Да неужели твоя мать похожа на эту вот кормилицу?"
Мы все трое посмеялись каждый своему. Я чувствовала, что Пейролю не по себе. А мой сынок счел необходимым пояснить, что в здешних местах это значит "бабуся". Я имела глупость сказать:
- Ну ладно, ты мне как-нибудь покажешь репродукцию. Чтобы я сама могла разобраться.
Наш пожиратель спагетти отставил свою пустую тарелку.
- Это его спрашивай. Он обратно открытку в турникет не поставил. Купил ее.
- Не помню, куда я ее задевал,- протянул Пейроль.
- Вот-то врун! Ты же засунул ее в логарифмические таблицы. Я сам видел.
На сей раз никто из нас троих не засмеялся. В полночь я все еще не спала, помешал, видимо, beauty sleep. Рено, совсем разомлев от принятой пищи и усталости, сразу же из-за стола отправился в постель, и я пожелала Пейролю спокойной ночи. Но, сидя за письменным столом и просматривая парижские газеты, я еще часа два слышала в открытое окно, как он работает в своей комнате, расположенной под моим кабинетом. Слышала, как он работает, в буквальном смысле слова: он повторял что-то наизусть, потом вслух долбил какие-то формулы, и эта детская зубрежка открыла мне еще жившего в этом кончающем курс математике деревенского школяра. Вот эта сторона его характера особенно привлекала меня, я имею в виду скромное его происхождение, и его мужественная решимость восторжествовать над ним. Ни за какие блага мира я не хотела бы, чтобы он догадался о том, что я его слышу. На цыпочках я прошла к себе в спальню, потихоньку разделась и легла.