— Если так — отыгрывайтесь!
— Придется, — нехотя согласился аббат… Пальцы его мелко вздрагивали, когда он вскрывал свежую колоду, и Мале потребовал от него выдержки:
— Возьмите себя в руки. Надеюсь, если задрать на вас сутану, то я увижу под нею штаны бравого мужчины… Лафон молитвенно сложил ладони перед Мале, как перед святым распятием, он заговорил — порывисто и проникновенно:
— Послушайте, генерал: не может ли так быть, что мы оба настоящие сумасшедшие? Ведь иначе мы не сидели бы здесь. И, возможно, то, что нам кажется здраво, со стороны выглядит как поступок явно ненормальных людей.
— В истории деспотических государств нормальное всегда кроется в ненормальном. Поверьте мне, аббат, что тирания всегда ненормальными средствами преследует нормальные человеческие чувства… Мы сейчас самые здравые люди во всей Франции, ибо мы желаем свержения деспотизма!
— Ну, хорошо, — покорно согласился аббат. — Допускаю, что это так. Но… пойдет ли за вами гарнизон Парижа?
— Армия устала от избытка крови и славы, она, как и весь народ, жаждет мира. Неужели вы думаете, — усмехнулся Мале, — что я оставлю гарнизону время для рассуждений? Заговор будет стремителен, как полет метеора, — вдохновенно рассуждал Мале. — Когда нет времени для исполнения приказов, тогда не остается времени и для анализа своих поступков…
— Допустим, — сказал аббат, — императора не стало. Но префект департамента Сена, граф Фрошо, даже поверив в гибель Наполеона, сразу же вспомнит о его сыне — Римском короле!
— Ну и пусть. — Под испытующим взором аббата генерал невозмутимо прихлебывал вино. — Вспомнит и никому не скажет… Что бы ни случилось, Фрошо будет помнить только о своей карьере. Чиновники же за эти годы так хорошо выдрессированы императором, что любое, даже идиотское, распоряжение выполнят как надо, лишь бы оно имело официальный характер…
— Так ли? — попробовал усомниться Лафон.
— Так, — заверил его Мале. — Любой чиновник стремится к сохранению своего чина, своего стула, своего жалованья. Все они беспринципны! Власть может переходить из рук в руки, но бюрократия слепо придерживается любой власти.
— Боже мой, — начал вздыхать аббат. — Что-то будет с нашей Францией, когда император узнает всю правду?
— Я расскажу, что будет… Наполеон бросит остатки армии на своих маршалов и кинется в Париж. Но здесь хозяином страны будет уже народ, и только он!
Лафон выложил перед ним свой последний козырь:
— А куда же вы денете самого императора? У филадельфов все было продумано заранее: республиканский генерал Лекурб должен возглавить народную армию в Булони на Марне, и эта армия схватит Наполеона живьем, независимо от того, кем он вернется из России — побежденным или победителем.