Дэвид, нужно позвонить Дэвиду, подумал я. Но выбраться из кресла и дойти до телефона, стоящего на столе, представлялось мне абсолютно невозможным. И мне столько нужно было обдумать. К черту неудобства, это был неплохой эксперимент! Я уже почти привык к этим огромным рукам, болтающимся на дюйм ниже положенного, к пористой смуглой коже. Только не засыпать! Не терять вре…
Я очнулся от звонка! Я заснул! Прошло добрых полчаса смертного времени. Я с трудом поднялся на ноги, словно с каждым движением поднимал кирпичи, и каким-то образом умудрился открыть дверь горничной – привлекательной немолодой женщине со светло-золотистыми волосами, которая вкатила в гостиную моего номера покрытый скатертью столик, уставленный яствами.
Стейк я отдал Моджо, предварительно расстелив перед ним в качестве скатерти полотенце из ванной, и он принялся жадно жевать, опустившись для этого на пол, как делают только очень большие собаки, и из-за этого стал выглядеть настоящим чудовищем, похожим на льва, лениво обгладывающего христианина, беспомощно пригвожденного к земле могучими лапами.
Я сразу же выпил горячий суп, не особенно прочувствовав его вкус, однако при такой кошмарной простуде ничего другого не следовало и ожидать. Вино оказалось чудесным, намного вкуснее, чем заурядное пойло, что я пил вчера ночью, хотя в сравнении с кровью вкус его был весьма ненасыщенным. Я осушил два бокала и готовился проглотить «пасту», как они выражались, когда поднял глаза и осознал, что капризная горничная еще не ушла.
– Вы больны, – сказала она, – совсем больны.
– Чепуха, ma chére, – ответил я, – у меня простуда, смертная простуда, ни больше, ни меньше. – Я сунул руку в карман рубашки в поисках пачки денег, протянул ей несколько двадцаток и велел уходить. Она медлила.
– Вы сильно кашляете, – сказала она. – Похоже, вы совсем заболели. Вы долго пробыли на улице, да?
Я уставился на нее, сраженный ее заботливостью, и понял, что мне угрожает серьезная опасность залиться глупыми слезами. Я хотел предупредить ее, что я – чудовище, что это тело ворованное. Какая же она ласковая, она явно привыкла проявлять доброту.
– Все мы связаны друг с другом, – сказал я, – все человечество. Мы должны заботиться друг о друге, правда? – Я рассчитывал, что мои слезливые сантименты, выраженные с пьяной эмоциональностью, приведут ее в ужас и тогда она уйдет. Но она не ушла.
– Да, правда, – ответила она. – Давайте я вызову врача, пока погода вконец не испортилась.
– Нет, драгоценная моя, идите, – сказал я.
Бросив на меня еще один озабоченный взгляд, она все-таки вышла.