– Ты все говоришь всерьез, да?
– Конечно.
– Ты понимаешь, что ты совсем как ребенок, правда? Ты обладаешь великой простотой. Простотой святого.
Я засмеялся.
– Дорогая моя Гретхен, в самом главном ты меня и не понимаешь. Хотя, может быть, как раз и понимаешь. Если бы я поверил в Бога, поверил бы в спасение, то, полагаю, мне пришлось бы стать святым.
Она призадумалась, а потом тихо сообщила мне, что взяла отпуск в своей иностранной миссии всего лишь месяц назад. Она приехала в Джорджтаун из Французской Гвианы, чтобы учиться в университете, а в больнице работала на добровольных началах.
– Знаешь, по какой причине я на самом деле взяла отпуск? – спросила она.
– Нет. Расскажи мне.
– Я хотела познать мужчину. Теплоту его присутствия рядом – всего на один раз. Мне сорок лет, а я так и не узнала, каково это – быть с мужчиной. Ты говоришь о моральном неприятии. Это твое выражение. У меня возникло неприятие собственной девственности – самого совершенства моего целомудрия. Мне показалось, несмотря на веру, что это проявление трусости.
– Понимаю, – ответил я. – Естественно, добрые дела в миссии в конечном счете не имеют ничего общего с целомудрием.
– Нет, имеют, – возразила она. – Но лишь потому, что тяжелый труд возможен только тогда, когда человек имеет одну-единственную цель и не принадлежит никому, кроме Бога.
Я не мог не признать, что понимаю ее мысль.
– Но если самопожертвование становится препятствием для работы, то лучше познать любовь мужчины, да?
– Так я и подумала, – сказала она. – Да. Познать и потом вернуться к труду во имя Бога.
– Вот именно.
Медленным, мечтательным голосом она произнесла:
– Я подыскивала себе мужчину. На этот случай.
– Вот и ответ – зачем ты привезла меня сюда.
– Может быть. Бог знает, как я всех боялась. Но тебя я не боюсь. – Она посмотрела на меня так, будто ее удивили собственные слова.
– Давай, ложись и спи. У меня еще есть время выздороветь, а у тебя – проверить, чего ты на самом деле хочешь. Мне бы и в голову не пришло взять тебя силой и вообще поступить с тобой жестоко.
– Но если ты дьявол, почему ты говоришь так по-доброму?
– Я же сказал, в этом-то и загадка… или отгадка – одно из двух. Ладно, хватит, ложись ко мне.
Я закрыл глаза. Я чувствовал, как она забирается под одеяло, как ее теплое тело прижимается ко мне, как ее рука ложится мне на грудь.
– Знаешь, – сказал я, – это почти хорошо, этот аспект смертной жизни.
Я уже засыпал, когда услышал ее шепот:
– Кажется, я знаю, почему и ты тоже взял отпуск. А сам ты, может быть, этого не знаешь.
– Разумеется, ты мне не веришь, – вяло прошептал я, и слова мои слились в неразборчивое пробормотание. Как восхитительно – обхватить ее рукой, уткнуть ее лицом в свою шею. Я целовал ее волосы и наслаждался их мягкой упругостью на своих губах.