— Во всяком случае, — продолжала она, — именно вы помогли мне увидеть за этой скукой нечто столь тонкое, возвышенное и прекрасное, что многие вещи, которые я в другой своей жизни особенно ценила, кажутся мне по сравнению с этим дешевыми и ничтожными. Не знаю, как это лучше выразить, — сказала она, озабоченно нахмурив лоб, — но мне кажется, я никогда прежде не понимала, какой жестокостью, низостью и бесчестьем приходится порой платить за самые изысканные наслаждения.
«Изысканные наслаждения — о, они стоят того!» — чуть было не вырвалось у Арчера, но немая мольба в ее глазах помешала ему говорить.
— Я хочу быть абсолютно честной по отношению к вам и к самой себе, — продолжала она. — Я всегда надеялась, что рано или поздно мне представится возможность сказать вам, как вы мне помогли, что вы из меня сделали…
Арчер исподлобья смотрел на нее и наконец, рассмеявшись, прервал ее речь.
— А известно ли вам, что вы сделали из меня?
— Из вас? — спросила она, бледнея.
— Да. Ведь я — ваше произведение в гораздо большей степени, чем вы — мое. Я — человек, который женился на одной женщине, потому что так приказала ему другая.
Бледность ее на мгновение сменилась румянцем.
— Я думала… вы обещали… Вы не должны говорить мне об этом сегодня…
— Как это по-женски! Ни одна из вас не способна смотреть в глаза горькой правде!
— Неужели это горькая правда — для Мэй? — тихо промолвила она.
Стоя у окна, он барабанил пальцами по стеклу, каждой клеточкой ощущая проникновенную нежность, с которой она произнесла имя двоюродной сестры.
— Мы всегда должны помнить, что важны не слова, а дела. Разве вы сами не подали мне пример?
— Подал вам пример? — машинально повторил он, все еще не сводя безучастного взгляда с моря.
— А если нет, — продолжала она, с мучительной настойчивостью развивая свою мысль, — если не стоило отказываться от всего, чтобы избавить других от разочарования и горя, — тогда все, ради чего я вернулась домой, все, по сравнению с чем та моя жизнь казалась такой пустой и убогой, потому что там никто об этом не думает, значит, все это — фальшь и химера…
Он обернулся, не двигаясь с места.
— Ив этом случае ничто на свете не может помешать вам вернуться? — закончил он за нее.
В полном отчаянии она не спускала с него глаз.
— О, неужели и вправду ничто?
— Нет, если вы пожертвовали всем ради моего семейного счастья. Мое семейное счастье едва ли удержит вас здесь! — вне себя вскричал он и, так как она ничего не ответила, продолжал: — К чему все это? Благодаря вам я впервые в жизни смог хоть краем глаза увидеть настоящую жизнь, но вы тотчас же велели мне и дальше довольствоваться фальшью. Терпеть это — свыше сил человеческих… вот и все.