Бофорт все это знал и наверняка предвидел, и лишь крайнее нетерпение могло заставить его пуститься в столь далекий путь в надежде на столь ничтожную награду. Он, несомненно, преследовал графиню Оленскую, а, преследуя хорошеньких женщин, Бофорт имел в виду одну лишь цель. Его скучный бездетный Дом давно уже ему приелся, и он, вдобавок к более долговременным утешениям, постоянно искал любовных приключений в своем кругу. Так вот от кого госпожа Оленская бежала, и вопрос состоял лишь в том, бежала ли она потому, что ей надоела его назойливость, или же потому, что не была уверена в своей способности ему противостоять, если, конечно, ее разговоры о бегстве не были просто обманом, а отъезд — всего лишь хитрым маневром.
Впрочем, этому Арчер не верил. Как бы мимолетны ни были его встречи с госпожой Оленской, ему казалось, что он научился читать по ее лицу или, во всяком случае, по голосу, а сейчас и лицо, и голос выдавали досаду и даже смятение от внезапного появления Бофорта. Но вдруг она нарочно уехала из Нью-Йорка ради встречи с ним? Если так, то она вообще не заслуживает внимания, ибо это значит, что она связала свою судьбу с вульгарнейшим пошляком, а женщина, которая завела роман с Бофортом, безнадежно скомпрометирована.
Нет, было бы в тысячу раз хуже, если бы ее — хотя она осуждала и, вероятно, презирала Бофорта — привлекло то, что выгодно отличало его от остальных окружавших ее мужчин: его знание двух континентов и высшего общества обоих, его короткое знакомство с художниками, актерами и прочими знаменитостями, его презрение к местным предрассудкам. Бофорт был вульгарен, он был необразован и спесив, но обстоятельства его жизни и известная природная сметливость делали его собеседником более занятным, нежели многие мужчины, превосходившие его в нравственном и общественном отношении, чей горизонт, однако, был ограничен Бэттери и Центральным парком. Ведь любая женщина, которая явилась из большого мира, не могла не увидеть этого различия и не плениться им.
Госпожа Оленская в приступе гнева сказала Арчеру, что они говорят на разных языках, и молодой человек знал, что во многом она права. Бофорт же прекрасно понимал все тонкости ее наречия и бегло на нем изъяснялся; его образ мыслей, его манера, его убеждения были всего лишь грубой копией тех, что так ясно проявились в письме графа Оленского. На первый взгляд, это могло бы поставить Бофорта в невыгодное положение перед женою графа, но Арчер был слишком умен и потому не мог предположить, будто молодую женщину, подобную Эллен Оленской, непременно должно отталкивать все то, что напоминало ей о прошлом. Она могла думать, что это ей глубоко отвратительно, но то, что манило ее прежде, могло манить и теперь, хотя, быть может, и против ее воли.