— Вот «Дикий турок», — заявил он, подняв бутылку. — Вот «Черный Джек». Чем не болеутоляющее? — Он до краев наполнил два стакана. — Тебе достанется «Дикий турок». Я не трачу свою лучшую выпивку на пациентов. Опрокинь это внутрь, сынок, и я возьмусь за работу.
Остин не смог скрыть недоверчивую улыбку.
— Вы шутите.
— Прекрасно, — промолвил доктор, пожав плечами, и потянулся за стаканом Остина, — будь по-твоему. Хорошей выпивке незачем пропадать.
— А как насчет демерола?
— У меня его нет.
Остин глубоко вздохнул, выхватил виски из рук доктора и осушил стакан единым духом.
— Так-то лучше, — улыбнулся доктор и поставил стаканы на металлический столик на колесиках возле стола для осмотров.
Затем он уложил Остина на спину. Натянул перчатки, достал стерильные инструменты, склонился над ногой Остина и стал с осторожностью промывать рану и извлекать дробинки.
Его осторожность и стремление не причинить лишнюю боль тронули Остина до глубины души.
— Кто подстрелил тебя, сынок?
— Я предпочел бы не говорить.
— Не волнуйся. Хоть ты и новичок здесь, но ты мне по сердцу. Я ничего не скажу тебе во вред.
— Это была… женщина.
— Женщина? Ха! — взревел он. — Единственная чокнутая в этих местах, которая сначала стреляет, а потом спрашивает, — это Аделаида Скай, но она мертва.
— Тогда это кто-то из ее семейства.
Доктор выпрямился, зажав в пинцете дробинку.
— Моника? А что ты натворил?
— Мне стыдно признаться, — стушевался Остин, закатив глаза.
— Судя по тому, как ты покраснел, думаю, ты разделяешь мое мнение, что она — самая миленькая женщина в этом городе, а возможно, и во всей Монтане. Правда, я повидал не так уж много мест.
— Зато я повидал немало и еще не встречал такой, как она, — кивнул Остин.
— Уверен, что Моника нигде бы не затерялась. Она неповторима.
— И не только внешностью. — Опершись на локти, чтобы увидеть реакцию доктора, Остин выпалил:
— Она даже не взглянула, кто я такой. Она просто… выстрелила в меня!
— Тогда это точно Моника! — захохотал доктор.
— У нее не в порядке с головой?
— Местные говорят, что она чокнутая. Дескать, тронулась рассудком.
— Это правда?
— Я бы так не сказал. А как по-твоему? Остин опустил глаза на свою окровавленную ногу.
— Откровенно говоря, если бы я был женщиной и жил в глуши, как она, то я бы тоже, наверное, одичал. Она сказала, что недавно умерла ее бабушка.
— Это правда. Ада была замечательной женщиной. В свое время она была красавицей, — задумчиво промолвил доктор. — Долгие годы Ада страдала от эмфиземы. Она умерла в середине девяностых, а появилась здесь семнадцатилетней невестой Фостера Ская в двадцать восьмом. Я помню, как еще ребенком думал, что Ада — это мой идеал женщины. Она была ангелом. Клянусь, что ее смерть для меня так же болезненна, как и для Моники.