До них патруль так и не добрался, солдаты нашли, кого искали, и вышли на улицу. Вере танцевать больше не хотелось, и они тоже вслед за солдатами вышли. Стояла теплая июньская ночь. В скверике у Ильинских ворот они сели на скамейку. Было тихо и совсем безлюдно. Фонари не горели, но небо было так густо усеяно звездами, что они хорошо видели друг друга. Николай был спокоен, умиротворен, и об истории с патрулем Вера сразу забыла. Ни с того ни с сего ей опять захотелось с ним играть. Будто напоминая ему о каком-то недавнем их разговоре, она сказала: “Помнишь сад с вырезными перилами, Где, как шепчущий взгляд, тихо звезды дрожат над дубами странно-унылыми?” Но на этот раз ей не удалось его обмануть. Он посмотрел на Веру, усмехнулся и неожиданно сильным, красивым голосом запел: “Как таинственна ночь, как душиста сирень. Протянулся шумливый, докучливый день, и стоит тишина”. Так же внезапно, как начал, он оборвал пение, обнял Веру за плечи, привлек к себе и поцеловал.
В дневнике Вера писала, что по ней будто по дереву прошел какой-то трепет и она испугалась, что он это заметит. В ту ночь против обыкновения они, не задерживаясь, расстались у подъезда. Дома она сразу, едва коснувшись головой подушки, заснула, спала без сновидений, а утром проснулась совершенно счастливая. До конца августа Вера чуть ли не целыми днями пропадала с Николаем в Найденовском парке. Этот парк и сама загородная усадьба, разбитая сто лет назад по проекту Жилярди, потом еще долго были ее главными аргументами в домашних спорах о революции. Все детство она мечтала хотя бы одним глазком заглянуть за высокую ограду, и вот, как в сказке, фея революции взмахнула волшебной палочкой, желанные кованые ворота распахнулись, и они с Колей, держась за руки, вошли в страну чудес.
О своем первом посещении парка Вера писала так: “Сначала мы пересекли мощенный булыжником двор, посреди которого было оставлено место для купы цветущей сирени, дальше были вторые ворота, на этот раз чугунные, а уже за ними парк. Войдя туда, я не удержалась и вскрикнула от восхищения: зеленые лужайки как будто были забрызганы синькой — цветущими пролесками. Хотя за ними давно уже никто не ухаживал, аллеи еще не успели зарасти травой, и мы до вечера ходили под кронами столетних лип и дубов, свет все время чередовался с тенью, и в этом странном освещении многочисленные статуи и беседки казались живыми. Похоже, мы были первыми, кто после бегства владельцев сюда попал”.
Обычно она и Коля приходили сюда с книгами и садились на одну из скамеек верхней аллеи, откуда была хорошо видна текущая внизу Яуза. Вера тогда читала гамсуновского “Пана”. Как и Глан, она всю жизнь вела дневник, но пока еще не встретила человека, который бы целиком завладел ее мыслями. Подумав об этом, она покосилась на Колю, он смотрел мимо своей книги куда-то в сторону, и Вера вдруг испугалась, что никогда не узнает, о чем он сейчас думает. Почему-то она знала, что спрашивать не надо, но не удержалась и все равно спросила. Он очнулся, грустно посмотрел на нее и сказал: “Ни о чем”. Потом, увидев, что Вера хочет обидеться, взъерошил рукой ее волосы и ласково добавил: “Мальчишка”. Вера тогда почувствовала, что она всего-навсего спеленутая куколка и ей еще надо ждать, пока придет время появиться бабочке.