Сталин сразу заметил и оценил все, что она делала, но ничего ей не говорил. Одно время он так хорошо показывал, что ничего не видит и не замечает, что она даже боялась, одобрит ли он ее, когда все откроется. Но хотя этот страх в ней был, она не отступала, и вслед за Аллилуевой расширяя и расширяя круг, в полгода включила туда и остальных близких к Сталину людей. Даже те, кто по-прежнему звал его Кобой, пусть так же не сразу, как Надя, но начали понимать, что Сталин — бог, проникаться этим больше и больше, а потом самые способные в свою очередь принялись это проповедовать и об этом свидетельствовать.
Сталин, как я уже говорил, во все это ни словом, ни делом не вмешивался, никак Веру не направлял, но она была тактична, умна, и то, что ей никто не мешает, Вере было вполне достаточно. Вере тогда было совсем хорошо, и печалило ее лишь то, что неожиданно стали портиться ее отношения с Леной. Лена была давно в Сталина влюблена, пару раз ей удалось остаться со Сталиным наедине, но сделаться его постоянной подругой не получилось и после этого. Хотя любил он именно таких, чуть полных, статных и с маленькими, будто игрушечными ступнями. То ли Сталина раздражало, что она замужем и приходится ее с кем-то делить, хотя Вера от самой Лены знала, что Осю своего она не любит, скажи Сталин одно-единственное слово, тут же с ним разведется, или ему не нравилось, что Лена считает его как бы своей собственностью, но скорее всего, по многу часов в день диктуя ей приказы и распоряжения, он просто от нее уставал.
Еще до Башкирии Вера знала за Леной, что та временами бывает чересчур напориста и прямолинейна, особенно когда ей кажется, что цель — вот она, рядом, и, сочувствуя Лене, пыталась ее предостеречь. В последние месяцы, когда на их вечеринках все большее место начали занимать девочки из кордебалета и некоторые из них настолько пришлись Сталину по вкусу, что он стал требовать, чтобы их приглашали вновь и вновь, Лена вдруг захотела ввести это в рамки. Понравиться такое, конечно, никому не могло, и Сталин, раз просто удивившись, — он очень ценил Ленину работу и в не меньшей степени ее преданность — потом, когда она не унялась, через Енукидзе довольно строго ее одернул. В итоге единственное, чего Лена добилась, — ее перестали приглашать в Кунцево.
Опала продолжалась месяца два, и лишь благодаря Вериному заступничеству Лена была в конце концов прощена. Больше воспитывать Сталина она не решалась, но страх, что она отлучена навсегда, и Сталин тоже навсегда потерян, за те два месяца превратил ее почти в безумную; все, что с ней произошло, вдруг сделалось в ее голове так искажено, что теперь именно Веру она считала своим главным врагом. Она была уверена, что Вера, которую она облагодетельствовала и спасла, ее предала. Скрывать то, что она думает о Вере, Лена не собиралась, и та, хоть ее и жалела, понимала, что ничего она объяснить не сумеет. Вера ни в чем не была перед ней виновата, и все же основания для подозрений у Лены были. Не одна она в их компании думала, что, пока Лены не было, Сталин сошелся с Верой и что именно по требованию Веры Лена была удалена.