Когда я поздней осенью уезжал на несколько месяцев в Ленинград, я окончательно передавал Вардена Закатихину. В общем-то, псу на базе жилось не так уж плохо, а летом так просто рай. Привык черный терьер ладить и с Владимиром Анатольевичем: не обижался на его брань, изобилующую крепкими словечками, на безобидные шлепки, которых он и не чувствовал. Из Ленинграда я звонил на турбазу, интересовался, как там поживает Варден, а когда приезжал, привозил ему кое-какую еду. Упитанным я Вардена никогда не видел. Он всегда был поджар, строен. Благодаря густой красивой шерсти незаметно было, что он худ и костляв. Зимой у Вардена аппетит был отменный, а летом, хотя я его и стриг, было ему жарко, чувствовал себя вялым, мало ел, зато выпивал по ведру воды в день. Закатихин часто уезжал по делам в город, и если уборщица Лена не сварит крупяную похлебку с остатками прошлогоднего сала, то пес, случалось, и сутки сидит голодный. Сначала он гордо молчал, но, как говорится, голод не тетка, научился даже среди ночи поднимать с постели вернувшегося из города хозяина и требовать еды. К опоре крыльца была прибита лысая деревянная голова с длинными пеньковыми усами. Когда Закатихин на месте, на голову надета его шапка, когда отсутствует — а по службе ему каждую неделю приходилось отлучаться в город, особенно в зимнее время, — лысая голова без головного убора. Заскучавший на привязи Варден иногда начинал облаивать эту лысую голову.
Стоило мне появиться на территории турбазы, как Варден поднимал оглушительный лай, в котором были особенные радостные интонации, предназначавшиеся только для меня. И я знал, что пес соскучился, ждет, когда я его отвяжу и мы пойдем на прогулку. Без приглашения сам никогда не приходил ко мне. В этом отношении черный терьер соблюдал какую-то свою собачью этику: если его отпустил с цепи Закатихин, значит, он должен находиться на турбазе. Там он и бегал, справлял свои дела, спускался к озеру, прибегал к Владимиру Анатольевичу домой.
Мои дела иногда так складываются, что я не имею возможности каждый день с ним гулять, тогда через два-три дня с турбазы слышится характерный басистый лай, обращенный ко мне, дескать, друг ситный, что же ты позабыл про меня? Давай приходи, жду…
Бывало и так: приеду на машине в Холмы, пока разгружусь, то да се, — а из Ленинграда я, естественно, везу щедрые гостинцы своему любимцу, — он каким-то непостижимым образом узнает обо мне, и тогда я снова слышу знакомый радостный с привизгиванием лай, да и Закатихин по этому лаю узнает о моем приезде. А турбаза находится метрах в трехстах от моего дома. Как он узнает? Уж не по шуму ли мотора? Так на базу приезжают десятки машин.