– Пусть великая Мелитэле будет к вам благосклонна, дорогие мои, – Нэннеке поцеловала Йеннифэр и чокнулась своим кубком с чашей Геральта. – Вам на это потребовалось чертовски много времени, но наконец вы вместе. Я страшно рада, но надеюсь, что Цири не станет брать с вас пример и если кого-нибудь себе найдет, так тянуть не будет.
– Похоже, – Геральт движением головы показал на засмотревшегося на ведьмачку Галахада, – она уже кого-то себе нашла.
– Ты о том чудаке? – возмутилась жрица. – Ну нет. Из него толку не выйдет. Ты присматривался к нему? Нет? Ты погляди, что он делает. Будто бы влюблен в Цири, а сам непрерывно озирается и ощупывает все чары и кубки на столе. Сам согласись, не слишком нормальное поведение. Удивляюсь я девушке, что глазеет на него как на икону. Вот Ярре – другое дело. Мальчик разумный, уравновешенный…
– Твой разумный и уравновешенные Ярре как раз свалился под стол, – холодно прервала ее Йеннифэр. – Хватит об этом, Нэннеке. К нам идет Цири.
Пепельноволосая ведьмачка села на освобожденное Хервигом место и крепко прижалась к чародейке.
– Уезжаю, – сказала она тихо.
– Знаю, доченька.
– Галахад… Галахад… едет со мной. Не знаю, почему. Но не могу же я ему запретить, правда?
– Правда. Геральт! – Йеннифэр подняла на мужа глаза, светящиеся теплым фиолетовым светом. – Походи вокруг стола, побеседуй с гостями. Разрешаю даже выпить. Один кубок. Маленький. А я хотела бы поговорить со своей дочкой, как женщина с женщиной.
Ведьмак вздохнул.
За столом делалось все веселее. Компания Лютика пела песенки, причем такие, что у Анники, дочки войта Кальдемейна, кровь бросилась в лицо. Дракон Виллентретенмерт, крепко захмелевший, обнимал еще более хмельного допплера Тельико и внушал ему, что превращаться в князя Агловаля с целью занять его место на ложе сирены Шъееназ было бы бестактно и не по-товарищески.
Рыжие дочки Фрейксенета из кожи вон лезли, чтобы понравиться королевским послам, а королевские послы всеми силами старались произвести впечатление на дриад, что в сумме создало настоящий пандемониум. Ярпен Зигрин, шмыгая курносым носом, втолковывал Хиреадану, что в детстве хотел быть эльфом. Мышовур орал, что правительство не удержится, a Агловаль, что как раз наоборот. Никто не знал, о каком правительстве речь. Хервиг рассказывал Гардении Бибервельт об огромном карпе, которого он поймал на леску из одного-единственного конского волоса. Хоббитка сонно кивала головой, время от времени прикрикивая на мужа, чтобы перестал лакать.
По галереям носились пророки и дрессировщица крокодилов, тщетно пытаясь найти гнома Шуттенбаха. Фрейя, очевидно устав от хлипких мужчин, пила строго с медиумом женского пола, причем обе хранили полное значения и достоинства молчание.