Теперь мы действовали целеустремленнее — шли от обнажения к обнажению, кое-где подчищая их, и ряд анализов подтвердил, что «кальмар» создан не только природой.
Березкин попросил вертолетчиков поднять нас над «кальмаром».
И когда вертолет набрал высоту, все поняли, что под нами не «кальмар», а кисть человеческой руки, вонзившаяся пальцами в скалы. Подъем продолжался, и наступил момент, когда мы вновь увидели единый монолитный Западный Каратау и руку, объединяющую, удерживающую его вершины и склоны, руку, к которой тянулись все созданные Кара-Сердаром фигуры, кроме двух, портретных.
В Тущебеке мы вновь встретились с геологами. Они уходили дальше, на Устюрт, и лишь на сутки разбили свой лагерь рядом с нашим. Я встретил своего прежнего соседа по палатке, от которого впервые услышал о каменных скульптурах, и рассказал о нашей работе, проделанной за год.
— Еще есть надежда найти Кара-Сердара, — сказал он. — Вдруг его прозвище от цвета кожи, а вовсе не от приписываемых ему злодейств? Вам надо полазать по пермокарбону, он здесь темноцветный.
Как благодарны были мы потом за этот совет!
Да, мы нашли Кара-Сердара, вернее, скульптурную группу, ибо он оказался не один.
Кара-Сердар изобразил себя так, словно лежал на спине, но тело его не интересовало, и все свое художническое внимание он сосредоточил па лице.
Немного сужающаяся кверху голова Кара-Сердара неплотно прилегала к скале она уже почти откололась от монолита. Глаза смотрели вдаль мимо всего, что находилось вокруг; чуть презрительно выпяченные губы были плотно сжаты. Он уже не был воином, и я не уверен, что оставался художником; он был выше и того и другого, если только можно быть выше художника; он уже ушел в свой особый мир и знал, что не вернется из него.
А на скулах Кара-Сердара мы обнаружили резко обозначенные полосы-насечки.
— Помнишь сторожей-нубийцев у входа в гробницу Сенурсета? — спросил я у Березкина.
Тот кивнул.
Цепь замкнулась, но сразу поверить в это было непросто, и я даже не рискнул произнести окончательный вывод вслух. Березкин тоже.
Вокруг скульптурного портрета буйно разрослась могильная трава с зеленовато-белыми без запаха цветами. Для чего-то я сорвал несколько ее веток и положил возле Кара-Сердара.
Мы тронулись в обратный путь уже под вечер; в косых лучах солнца окрестные скалы приобрели оттенок сухого марганца, а лицо Кара-Сердара, видимо с поправками на африканские ассоциации, показалось мне черным.