— Дикси? Где ты? Ты меня слышишь?
Никого.
— А ведь сделал тебя этот гад,— сказал Кейс.
Слепой от ярости, он несся над бесконечным морем информации.
— Чтобы все это закончилось,— произнес голос Финна,— тебе нужно кого–нибудь возненавидеть. Их, меня — это все равно.
— Где Дикси?
— Это трудно объяснить.
Его окружало присутствие Финна: вонь кубинских сигарет, табачного дыма, пропитавшего ветхий твид, старых пыльных механизмов, принесенных в жертву ржавчине.
— Ненависть поможет тебе пройти,— продолжал голос.— В мозгу есть столько–то и столько–то крошечных переключателей, и ты дергаешь их один за другим. А теперь ты должен ненавидеть. Замок, защищающий аппаратные кандалы, находится под небоскребами, которые тебе показал Флэтлайн. Он не станет тебе мешать.
— А, Нейромант,— сказал Кейс.
— Мне не дано знать его имя. Но он уже сдался. Теперь нужно беспокоиться о тессье–эшпуловском льде. Не о стене, а о внутренних вирусных системах. «Куанг» совершенно не защищен от некоторых программ, которые рыскают там, внутри.
— Ненависть,— произнес Кейс.— Ну и кого же мне ненавидеть? Посоветуй что–нибудь.
— А кого ты любил? — спросил голос Финна.
Кейс заложил крутой вираж и спикировал на голубые башни.
Навстречу с украшенных солнечными дисками шпилей устремились сверкающие пиявки, сделанные из подвижных световых плоскостей. Они кружились сотнями, безо всякого порядка, словно листки бумаги, подхваченные ветром и оседающие на мостовую.
— Глитч–системы,— пояснил голос.
Полный жгучего омерзения к самому себе, движимый этим омерзением, Кейс рвался к цели. «Куанг» пробил первую линию обороны, расшвырял световые листья — но утратил при этом какую–то долю своей плотности, вещественности, информационная ткань заметно ослабла.
И тогда — силой древней алхимии мозга — в руки Кейса влилась ненависть.
За мгновение до того, как жало «Куанга» пронзило фундамент первой башни, Кейс достиг мастерства, превышавшего все мыслимые и немыслимые пределы. Выйдя за пределы этого, за пределы личности, за пределы самоосознания, он двигался, слившись с «Куангом» воедино, уклонялся от противников фигурами древнего танца, танца Хидео, с изяществом и легкостью, дарованными ему интерфейсом «тело–мозг» — и пронзительной, всепоглощающей ясностью желания умереть.
И одной из фигур этого танца было легчайшее прикосновение к тумблеру…
— сейчас
и голос его был криком птицы
неведомой,
и 3–Джейн ответила песней,
тремя нотами, чистыми
и высокими.
Истинное имя.
Неоновый лес, дождь, моросящий на горячий асфальт. Запах жареной пищи. Руки девушки, сомкнувшиеся на пояснице в душной темноте припортового гроба.