Ей удалось высвободиться, и она перекатилась на другую сторону кровати и бросилась в ванную, где холодные мраморные плитки пола словно обожгли босые ступни.
«Убить его? Проклятье! Если ты не остановишь себя, сама, собственной волей, ты со своей силой можешь убить Майкла!»
Сколько раз она пыталась сделать это с Лэшером, плюя на него, с жалкой ненавистью твердя себе: «Убей его, убей его, убей его», – а он только смеялся. А этот человек умрет, если она ударит его своей невидимой яростью. Он умрет, как умирали другие – грязные, жуткие убийцы, искалечившие ее жизнь.
Ужас. Тишина, покой в комнате. Она медленно повернулась, посмотрела сквозь дверь и увидела его, стоящего возле кровати, спокойно смотрящего на нее.
– Мне следовало бы опасаться тебя, – сказал он, – но я не буду. Боюсь только одного. Что ты не любишь меня.
– Ох, но я люблю тебя, – отозвалась она. – И всегда любила. Всегда.
Плечи его на миг опустились, всего на миг, и он отвернулся от нее снова. Он был жестоко ранен, но никогда больше она не увидит на его лице того беззащитного выражения, которое появлялось раньше. Никогда больше он не проявит к ней искреннюю нежность.
У окна, выходящего на веранду, стояло кресло, и он по привычке направился к нему и сел, все еще отвернувшись от нее.
«И я собираюсь ранить тебя снова», – подумала она.
Ей хотелось подойти, поговорить с ним, прикоснуться к нему еще раз. Поговорить так, как в первый день после того, как она пришла в себя, похоронив свою единственную дочь – единственную, которая у нее была, – под дубом. Ей хотелось открыть ему теперь свою абсолютную любовь и разгорающееся волнение, которое она чувствовала тогда, свою абсолютную любовь, бездумную и стремительную, без малейших предосторожностей.
Но, казалось, это совершенно недостижимо, после того как сказаны были последние слова.
Она подняла руки и с силой провела ими по волосам. Затем, скорее всего механически, потянулась к кранам душа.
Под струями воды мысли обрели четкость – возможно, впервые после произошедшего. Шум был приятен, а горячая вода ласкова.
Оказалось, у нее скопилось невероятное богатство платьев, из которых можно было выбрать подходящие на разные случаи жизни. Немыслимое количество одежды в стенных шкафах сбивало с толку. В конце концов она выбрала брюки из мягкой шерсти – старые брюки, которые носила вечность тому назад в Сан-Франциско. А поверх надела обманчиво тяжелый с виду, свободный хлопчатобумажный свитер.
Весенние вечера еще весьма прохладны. И было приятно ощущать себя снова в одежде, которую любила сама. Кто, подумала она, мог купить ей все эти красивые платья?