Были времена, когда это было по-другому. Но младшие поколения стали более осторожными, чем их предки. Они не были так хорошо обучены и так изобретательны.
Однако, они были в десять раз более дерзкими.
Тэлон прищурился.
— Знаешь, если бы я был человеком с плохим характером, я разозлился бы немедленно.
— Ты кажешься мне раздраженным.
— Нет, это не раздражение. Это — медленное закипание. Кроме того, ты должен видеть этих парней. — Тэлон оставил свой кельтский акцент, так как захотел изобразить разговор даймонов. Он поднял тон своего голоса на неестественную высоту:
— Эй, Великолепный Джордж, я думаю, что чувствую запах Темного Охотника.
— О, нет, Дик, — сказал Тэлон, понизив голос на две октавы, — не будь мудаком. Нет здесь никакого Темного Охотника.
Тэлон вернулся к фальцету:
— Я не знаю…
— Подожди-ка, — Тэлон снова понизил голос, — я чувствую запах туристов. Туристов с большой…сильной душой.
— Ты не остановишься?
— Поговорим про чернопомеченных, — ответил Тэлон, используя уничижительное прозвище даймонов среди Охотников. Оно произошло от странных черных меток, которые все даймоны получили, превратившись из просто аполлитов в человеческих убийц. — Проклятье, все, что я хотел, это кофе и небольшую булочку.
Тэлон задумчиво глядел на чашку и вслух спорил сам с собой о том, что должно одержать верх:
— Кофе… Даймоны…Кофе…Даймоны…
— Думаю, в этом случае победят даймоны.
— Да, но это кофе из цикория.
Вульф прищелкнул языком:
— Тэлон, желающий оказаться поджаренным Ашероном за отказ защищать людей.
— Я знаю, — сказал он со вздохом отвращения. — Позволь мне разобраться с ними. Поговорим потом.
Тэлон поднялся, застегнул телефон в кармане мотоциклетной куртки и с тоской посмотрел на булочки.
Ну, даймоны заплатят за это.
Делая большой глоток кофе, который обжег язык, он обогнул столики и направился к вампирам, которые двигались прямиком к Пресвитерианской церкви.
Ведомый своим чутьем Охотника, Тэлон направился на противоположную сторону площади. Он собирался отвлечь их и удостовериться, что они заплатили за свои деяния.
И за не съеденные булочки.
Это была та еще ночка. Это была одна из тех мыслей, что заставляла Саншайн Раннинвулф, беспокоиться, когда она покидала свой чердак.
Сколько времени нужно, чтобы затеряться в городе, где она жила всю свою жизнь?
Число, думается, могло быть равным бесконечности.
Конечно, это помогло бы ей отвлечься, если бы она смогла сосредоточиться, но ее внимательность можно было сравнить с внимательностью больной блохи.
Нет, в действительности, у нее было внимание художника, которое ненадолго останавливалось то здесь, то там. Как неуправляемая рогатка, ее мысли дрейфовали от одного к другому и снова возвращались назад. Эти мысли постоянно блуждали, просеивая новые идеи и методики — что нового в мире вокруг нее и как лучше всего это запечатлеть.