— Во-первых, он смышленый парень. Да и вообще, человек явно незаурядный, если такая исключительная женщина, как Бланка, любила его.
В глазах Филиппа сверкнули молнии.
— Она не любила его! — категорически возразил он. — Я единственный.
Гастон и Симон обменялись насмешливыми взглядами.
— Черт тебя дери! — добродушно ухмыльнулся Эрнан. — Это, между прочим, еще одна причина, почему я хочу взять его с собой.
Филипп в смятении захлопал ресницами.
— Я не собираюсь причинять ему… Я не сделаю с ним ничего плохого.
— Ну да, конечно. Только и того, что больше месяца держишь его под арестом. В конце концов, ты доведешь бедного парня до помешательства. Он даже спит, как на иголках, ежеминутно вздрагивает при малейшем шуме, боится, что это ты явился самолично расквитаться с ним за ту прогулку нагишом по коридору. И его страхи не напрасны. У тебя аж руки чешутся прикончить его или, по меньшей мере, избить до полусмерти. Если бы не мы с Бланкой… Э-э, что и говорить! Пусть он поедет со мной — вдали друг от друга вы, надеюсь, чуток поостынете. Ну как, идет?
Филипп вздохнул:
— Да ладно уж, бери его с собой. На кой черт он мне сдался!
Гастон невесть почему захихикал, а кошка Марция, убедившись, что Шатофьер не буйствует, выбралась из-под дивана и возвратилась к Симону на колени.
Эрнан бегло оценил позицию на шахматной доске. Филипп играл белыми, но его положение было безнадежным.
— Что-то не видно здесь руки Бланки, — заметил он. — Кстати, а она где?
— У себя, — ответил Гастон. — С ней лекарь.
— Лекарь? — всполошился Эрнан. — Она заболела?
— Да нет, не беспокойся. Просто с утра ее затошнило. Филипп подозревает, что она беременна.
— А?! — пораженно воскликнул Эрнан. — У нас будет маленький Филиппчик?
— Или Елена, — как-то неуверенно промолвил Филипп.
Эрнан пристально поглядел на него и почесал затылок.
— Чтоб я сдох! — пробормотал он, мигом вскочил с кресла и опрометью выбежал из комнаты.
Симон поднял голову.
— Что его припекло?
— Отправился забирать из-под ареста Монтини, — объяснил Гастон. — Пока Филипп не передумал.
Щеки Филиппа заалели. Он в смущении потупил глаза.
— А почему он должен передумать? — спросил Симон, так ничего и не поняв.
Д’Альбре сокрушенно вздохнул и возвел горé очи.
— Однако ты наивен, дружок! Ведь ребенок может оказаться не его, а Монтини.
— Ах, вот оно что! — протяжно произнес Симон, глядя на удрученного Филиппа с искренним сочувствием, пониманием и в то же время с некоторым злорадством. — А разве Бланка не знает, чье это дитя?
— Да она сама еще дитя, и если бы не Филипп, ей бы в голову не пришло заподозрить неладное. Впрочем, Филипп тоже хорош. Вот уже семь недель кряду он каждую ночь спит с ней…