— Да ты просто волшебница, Маша!
— Только учусь. И еще… Давай навсегда забудем вчерашнее приключение, — она опять была холодна и иронична.
— Какое именно? — пробормотал я, холодея от ее насмешки.
— Да все сразу. И еще, тебе бы следовало сменить квартиру. Если в тебя вцепились «Лисицы Чингисхана», они не собьются со следа.
Она символически чмокнула меня, оставив на щеке каплю жгучего меда, и исчезла в дверях. Через минуту до меня наконец-то дошло, что у меня нет ни ее телефона, ни адреса, я даже не знаю ее фамилии и номер ее ни разу не отпечатался на дисплее мобильника. Я ринулся за ней. За мной, бестолково лая, выбежал Флинт.
С востока вползало подозрительно румяное солнце. Я озирался, пугая рыскающим взглядом редких прохожих. Флинт крутился у подъезда, пытаясь взять след, но, похоже, Машу унесла летающая колесница.
Когда-то средневековые алхимики искали формулу, поворачивающую время, и открывали законы магии. Законы духовного мира похожи на кристаллы, и стоит их правильно повернуть, как мир преображается. Дальнее становится близким, а течение времени поворачивается вспять. Эти законы обещали мне новую встречу с Машей, если я смогу приблизиться к перстню. Интуиция подсказывала мне, что Маша и алый камень связаны тайными узами. И будь рубиновый перстень найден, я попросил бы у него только одного: вернуть мне дружбу этой девушки.
Я пересчитал скудные наличные моего доморощенного следствия. В нем появился новый персонаж: Отто Юльевич Шмидт На Льдине. Почти без всякой надежды я попытался разыскать обладателя редкого имени и после долгих поисков нашел ныне здравствующего Оюшминальда Ивановича Бровкина. Свидетель тех давних событий пребывал на пенсионном содержании по линии таинственных структур, некогда наводивших ужас на половину земного шара.
Поводом к встрече вполне могло послужить упоминание отрока Отто Юльевича Шмидта На Льдине в мемуарной литературе.
Ранним утром, седым от первого инея я вывел из гаража мотоцикл. Мой «Кочевник» уже с полмесяца пылился в гараже. Его выгнутый руль, глубоко вдавленное кожаное седло и железные доспехи напоминали мне степного воина в рогатом шлеме, прильнувшего к коню. Железный зверь знал обо мне больше, чем я сам. Он помнил бедра всех моих подружек и мои одинокие побеги от самого себя. Он яростно пожирал пространство Земли, был неприхотлив и верен. «Счастье мужчины — широкая степь», — говорят монголы, и я был счастлив слышать свист ветра в ушах и рассекать пространство надвое, как меч судьбы.
Через полчаса я вырулил на окружную, а еще через час затормозил напротив загородного особняка из розового армянского туфа, с вазонами отцветших петуний под окнами. Такие терема принято снимать в дамских сериалах из жизни олигархов как вящее доказательство обаяния и вкуса новой буржуазии.