В стеклянных ящиках стыли мертвые человеческие тела. Погруженные в розовые и золотистые растворы, они покачивались в невесомости. Юноши и старики, женщины и дети, представители многих рас и народов были собраны здесь для жутких опытов по посмертному сохранению тел. С некоторых тел была снята кожа и распластана отдельно. Другие напоминали спящих розовощеких младенцев, словно над телами пробовали свои заклятья маги-некроманты, воскрешая их к недолгой жизни. Все стадии опытов по бальзамированию были собраны здесь, как в жутком музее. Отсюда жрецы Красной Веры повелевали токами смерти, здесь они перевязывали пуповину жизни и совершали обряды ритуального умерщвления, камлания и гадания по внутренностям. Вдоль стен стояли аппараты, похожие на широкие качели. Это изобретение применялось для извлечения трупной крови, дабы подмешивать ее к крови живых. Заглушая страшное предчувствие, я шел за Лебедевым. Я специально загасил интуицию, чтобы своим сомнением не повредить Анастасии.
Лебедев отпер прозекторскую, включил лампу и подошел к столу. На белом мраморе лежало что-то маленькое, хрупкое, с головой укрытое простыней.
Он приподнял полотно, отогнул край и всмотрелся в лицо девушки, спящей под покрывалом.
— Как она хороша! — глаза его остекленели, точно он увидел чудо и навсегда ослеп от этого зрелища. Дрожащими пальцами он провел по восковому лбу и щекам Анастасии, любовно оправил покрывало под подбородком, как заботливая больничная сиделка оправляет одеяло больного, чтобы ему было тепло и опрятно.
— Лебедев, эликсир!
Он вынул колбочку с веществом и, словно играя, спрятал ее за спиной.
— Помнишь, в детстве играли: „Колечко, Колечко выйди на крылечко!..“
— У меня не было детства.
Он вложил в мою ладонь пузырек. Я протянул ему горячий от моего тела перстень.
Он подбросил и вновь поймал перстень в ладонь и быстро сунул его в карман френча.
— Бери ее за плечи, а я за ноги…
Я осторожно завел руки под спину Анастасии, Лебедев взялся за колени. Тело оказалось внезапно легким.
Ее голова в короне золотистых кос мягко отделилась от тела и осталась на мраморном столе. По белому камню растеклась алая капля, похожая на звезду.
Лебедев отшатнулся, прикрыв глаза, растопыренными пальцами:
— Клянусь тебе, я ничего не знал. Этого не должно было случиться! Я не знал! Ты веришь мне? — он упал на колени и заскулил по-собачьи.
Этот человек был безумен и безумен давно, но я, ослепленный надеждой и верой в чудо, не видел этого.
Отрывистый смех, похожий на лисий лай, заставил меня очнуться. Лебедев скалился в улыбке, показывая на голову пальцем: