«Чтобы привлечь эту сумму, мы заключили соглашение с весьма надежным маклерским домом, согласно которому вы можете акцептовать вексель сроком на шесть месяцев. Это означает, что сейчас вы получаете пятьсот фунтов, а вернуть эту сумму, с процентами, обязуетесь через шесть месяцев, когда компания упрочит свои позиции. Соответствующий документ (гербовый сбор оплачен) мы вкладываем в письмо, чтобы вы подписали его в присутствии свидетеля».
— У меня почти ничего не осталось, — вздохнула матушка. — Как мы проживем эти полгода, просто не знаю.
— Больше мы не сможем держать Биссетт, правда? — осторожно спросил я, но она покачала головой. — Тогда можно я приглашу ее сюда, чтобы засвидетельствовала подпись, а потом ты ей все объяснишь?
— Да, наверное, так мне и нужно сделать.
Я позвал Биссетт из кухни, где готовился хлеб. Она ушла, отряхивая о передник испачканные мукой руки, а я остался поговорить со Сьюки.
— Слышали, мастер Джон, общинные земли закрывают? - Спросила она, вымешивая тесто.
— Кто?
— Мампси, кто же еще. С нами говорил мистер Ассиндер и втолковывал, что для нас так даже лучше: теперь мы получим каждый по своему куску земли.
— Хорошо, надеюсь, он окажется прав.
Сьюки водрузила тесто на верх печи и прикрыла его салфеткой.
Тут отворилась дверь и вошла матушка.
— Идите оба немедленно в общую комнату, — сердито сказала она.
Удивленно переглянувшись, мы последовали за ней. В общей комнате мы обнаружили Биссетт, с торжественным видом сидевшую на софе. Матушка уселась рядом, мы со Сьюки остановились напротив.
— Ну, Джонни, — начала матушка, — я знаю, ты всегда говоришь правду. Сьюки когда-нибудь брала тебя в такие места, куда тебе нельзя было ходить?
У меня мелькнула мысль о Хафеме, и, чтобы отвлечь внимание от этого случая, я решительно ответил:
— Да, несколько раз она брала меня в дом своей матери.
— Как я и говорила, мэм, — пробормотала Биссетт.
— А не видел ли ты, чтобы она давала домашним еду, взятую отсюда?
— Ну, — заколебался я, — однажды, но это были объедки.
— Все равно это кража, — ввернула Биссетт. — Она может питаться здесь, это часть ее жалованья. Но, думается мне, из кладовой исчезали не только объедки.
— Что из этого правда, Сьюзен? — спросила матушка.
Сьюки расплакалась.
— Я брала еду домой, мэм, но только из своей порции. Мне было позволено оставлять себе спитой чай, овсянку, кофейную гущу и золу.
— Кто это позволил? — спросила Биссетт.
— Миссис Белфлауэр всегда позволяла.
— На нее уже поздно кивать.
— И часто я не доедала свою порцию, чтобы забрать домой остатки.
— Хорошо, Сьюзен, но ты должна была спросить меня, ты ведь знаешь? В любом случае это очень плохо — брать то, что тебе не принадлежит.