Воспоминания охотничьей собаки (Эльберд) - страница 56

Итак, мы ждали. Зауэр и я спокойно сидели у ног егерей, Матрос начал потихоньку углубляться в лес, часто останавливаясь и брезгливо нюхая воздух (у него был свой стиль работы). Джульбарсы украдкой пробовали порвать ремни и скребли землю лапами.

Но вот, наконец, чудная музыка рожка.

— Ту-у-у, ту-ту-ту, ту-у-у…

Где усталость? Где моя хворь? Где мои закостеневшие хрящи?

Нет ничего. Есть охота.

Пошли, ребята!

Рванулись вперед Джульбарсы, обгоняя Матроса. Пошел в своем привычном темпе Зауэр. Побежала и я, забегая вправо от направления к засадам. Я хотела просмотреть для начала тропы, выходящие из балки: может, и окажется там какой-нибудь свежий след.

Нет, не оказался. Как я и думала. Собачьего лая слышно не было. Ну, ясно. Зверя нет. Егери-загонщики кричали свои «Гоп-гоп!», «Ого-го-о!», «Гоу-у!» как-то вяло, без воодушевления.

Как мне все же не хватало бойкого Палычевского «Але-о-о! Але-о-о!».

И тогда я решилась на один рискованный ход… Попробую. Все равно уже нет ни малейшего сомнения в том, что стрелять охотникам сегодня уже не придется.

…Я спустилась в балку по узенькой, еле заметной тропке, вышла на заросший крапивой берег мелкого ручья и поспешила в сторону нашей усадьбы. Успею ли? Ведь я отклоняюсь далеко от направления загона… Как бы не кончилось все дело до того, как я сумею выйти в мелкий осинник на линии застрела.

Лапы и бока у меня стали мокрыми от только что выпавшей росы. (Ох, как будут ныть кости завтра!). Сердце чуть не выпрыгивало из груди, но я не замедляла бега.

Но вот и склон, покрытый чагарняком. Узкий кабаний проход в зарослях я нашла сразу. Сырой запах свежеразрытой земли, жирной кабаньей щетины и сладковато-гнилостный дух, идущий из пасти зверя, вскружили мне голову. Здесь голубчик!

«А ну, вставай!»

Кабан медленно поднялся и повернул ко мне свое грязное рыло.

Я зашлась в неистовом лае, чувствуя, как меня охватывает привычная ненависть к кабаньему племени, всосанная мною с молоком матери.

Устало хрюкнув, Дырявый — а это был, конечно, он — поплелся вверх по склону балки.

Наверху кабан остановился и со стоном перевел дух. Затем посмотрел на меня тусклыми своими глазами, пошатываясь, протрусил еще немного по невысокой траве со следами старых «покопов» — и опять стал. Его тощие бока, на которых щетина свалялась с окаменевшими комочками грязи, тяжело вздымались, ноги бессильно подрагивали, дыхание с протяжным свистом вырывалось из натруженных легких.

— Шевелись, шевелись! — понукала я его, но кабан не двигался с места.

Тогда я хватанула его за ногу и, по привычке, резко отскочив назад, чуть не упала. Я и сама чувствовала смертельную усталость.