— Мы заняли деревню Крутики. С Волги, по дороге подъема в деревню, на берегу с правой стороны — дом с надворными постройками. Мы с расчетом батареи сорокапятимиллиметровой пушки расположились ночью на дворе в сарае. Перед утром хозяйка дома нас из сарая с негодованием выгнала. Говорит: спалите мой дом. А тут же в скором времени немецкие самолеты. Сбросили бомбы и разбили этот пристрой сарая. Видимо, хозяйка этого дома не нуждается освобождения от немецко-фашистского рабства и отпечаток ее автобиографии не советский.
* * *
"О сборе подарков Красной Армии к великому празднованию 25 годовщины социалистической революции доклад сделал председатель колхоза Ефименко. Необходимо сделать подарок нашей любимой Красной Армии. Присутствовало 11 человек.
Постановили: собрать сдобных сухарей в количестве 5 кг.".
* * *
— Прибежал свояк как ошальной: то ли ему с немцами бечь — угоняют, — не то в лесу отсидеться, пока наши заступят. Я ему: все тебе — как да как, а ты спросись сам у себя.
* * *
Еще в январе на митинге в освобожденном городе его имени М. И. Калинин заявил, что "тяжести войны будут усиливаться… огромные человеческие массы противостоят друг другу".
И тут вот посреди двух махин, двух схватывающихся армий — сплющиваются люди. Мирные, не воюющие, а находящиеся при войне.
— Война всех подберет, никого не упустит.
* * *
Хотелось есть, но есть было нечего. Вспоминалось назойливо то, что недоедено когда-либо. Например, в первый день на фронте.
В военторговской столовой, в деревне — первая моя трапеза на фронте. Только уселись за столы, что-то <82> вдруг затарахтело, как мотоцикл, и взвизгнули расхристанные окна, пули запрыгали по столам.
Все повскакали, бросились из избы, кто-то выдернул меня из-за стола за рукав.
— Кучно не сбивайтесь! — исступленно команда на улице.
Что-то темное и огромное, как смерч, неправдоподобно низко перевалило над крышей, и опять стрекот, грохот, дробь пуль.
Я оцепенела, не могла ни сдвинуться с места, ни взглянуть еще раз вверх. Люди прижимались к бревенчатой стене, следили из-за угла дома за самолетом, то бухались в снег, то шарахались за сарай, то назад оттуда, увертываясь от пуль, как от мячей при игре в лапту.
Огромная тень на миг накрыла меня, я зажмурилась в прощальном ужасе.
Потом мы вернулись в избу, давя валенками стекло под ногами. Смахнув со столов на пол осколки стекла, куски дерева, паклю, нашарив кое-где пули, люди продолжали обедать. А мне не захотелось.
Сейчас бы сюда тот гороховый суп. Я б его ела, не рыская ложкой в миске. Если и угодило стекло, перемелется на зубах.