* * *
— У нас летось прибили номера. Шешнадцатый наш дом. А только номер я сковырнул. Нескладный. С чего? Да вот с чего. Об эту пору немец пер сюда ужасно. А у нас начальник стоял. Расстелет по столу карту, поклюет. Разогнется: "Вот, говорит, папаша, кругом шешнадцать". — "Так точно, говорю, хошь с огорода, хошь в ворота заходи, всё шешнадцать". — "Я, папаша, про Фому, а вы про Ерему". С чего его досада взяла — не пойму, а только не сладился у нас разговор на ночь глядя. Утром он собрал народ и так строго: "Вакуируйтесь! Мы тут камня на камне не оставим, деревню не сдадим". Тут немец уже палит. Народ туда-сюда забегал. А этого начальника, что ночевал у меня, как раз убило — за огородами у нас лежит. Вот те и шешнадцать.
* * *
Информация начштаба Западного фронта: <83>
"Противник производит массированные арт. — мин. налеты по р-нам расположения войск центра и левого фланга. В сев. — вос. части г. Ржев и Воен. городок ведет сильный ружейно-пулем. огонь и освещает ракетами впереди лежащую местность".
* * *
— Раньше сын как выпьет — вот как бузит, вот как бузит. Меня гонит вон. Я его урядником стращала. Это я милиционера так зову. А ему хоть ты что. А теперь — ничего. Письма пишет. А где воюет, не могу знать. Ну а так-то пишет уважительно: и "здравствуйте", и "маманя", и "с приветом к вам".
* * *
Полуторку облепили деревенские девчата, толкали ее, выпихивали из грязи на твердый настил. Стоял такой гомон и так свирепо завывал мотор, что стрельба на левом фланге стала почти не слышна.
* * *
Баня — лучшая обитель. После бани — в избе за самоваром. Прокучиваем кулечки сахарного песку, выданные вперед на десять дней. Под ногами — деревянный пол, а не измочаленные в дрянь еловые ветки, как в лесу в палатке; тепло, крутой кипяток из медного самовара и, главное, — исключительно женское общество. Вот уж это удача. Говорим не наговоримся о том о сем, о пустяках. Ну, праздник.
И вдруг что-то осаживающее, какая-то помеха. Это среди нас — новенькая. Только прибыла на фронт. Завтра отправится к месту назначения в штаб дивизии секретарем-машинисткой.
Не в том дело, что новенькая, а в том, что чуждая. Вернее, мы с нашей болтовней ей чужды, нестерпимы, неожиданны. Все в ней натянуто, чтобы уберечь от нас этот патетический час свой. Прибыла. Добровольно. На защиту родины. (Знаем, сами это испытали.) А мы же для нее — бытовые, неромантичные.
* * *
В избе:
— В аккурате назывались — планы, еще при царизме. Тут уж новая власть, советская. А живу, хоть <84> ты что. Овцу держу. Мясца, шерёстки продам. Честно-благородно. А теперь только б хлеба с солью с чаем попить. Доживем ли?