И гривы лошадей, и сбруя, и сами зимние телеги были украшены лентами — полотняными, меховыми, кожаными. Сани были щедро застелены звериными шкурами.
Вик и его новая родня отправились на этих санях к дому, из которого девушки вывели ту, что предназначалась ему в жены. Она по-прежнему не подымала глаз.
Сани двинулись к дому Всемогущего Бога, и тот же человек в красивом древнем одеянии, что утром совершал обряд крещения, совершил еще один обряд, назвав Вика и Надежду — таково было имя девушки — мужем и женой.
Обряд был красив и более прост, чем крещение, но Вика больно ранила эта красота и простота. Он видел стоящую рядом с ним Лен. Это она должна была стоять сейчас здесь, рядом с ним, и вместе с ним радоваться красоте обряда. Вик едва подавил вспыхнувшую в душе ненависть к Надежде, с ее покорно потупленными глазами. Она ни в чем не виновата. Он сам принял решение. Он добровольно отказался от своего счастья. Девушка не виновата, что ему пришлось сделать это.
НА ВСЮ ЖИЗНЬ… Но предстоит война с серыми, и его жизнь может оказаться совсем не такой уж и длинной…
С такими мрачными мыслями Вик (его молодая жена лишь робко поглядывала на хмурящегося мужа) вернулся в дом старейшины Василия, где было приготовлено роскошное угощение. Вика не радовали ни ломящиеся от пищи столы, ни веселые, доброжелательные лица старейшин и его новых родных, ни песни. Вик хотел лишь одного: чтобы все это поскорее закончилось. Он несказанно обрадовался, когда Ярослав прошептал ему, что он с женой может, даже должен удалиться, не дожидаясь, пока все будет съедено и выпито — свадебное застолье может затянуться надолго.
Ярослав провел их к стоящим перед хижиной саням и отвез в хижину Вика. Здесь неслышно сновали туда-сюда несколько женщин из его рода. Вик увидел, что они успели придать хижине вполне жилой вид. Ярослав увел Вика в одну комнату, Надежду одна из женщин увела в другую. Ярослав старался держаться серьезно, как предписывал обряд, но, уходя, не удержался и привычно грохнул Вика ладонью по плечу:
— Доброй ночи, Вик!
Вскоре все та же женщина отвела его в комнату Надежды. С тяжелым сердцем Вик увидел фигурку в длинной — до пят — белой полотняной рубашке, присевшую на краешек постели. Женщина удалилась.
Они остались вдвоем.
Девушка подняла глаза и посмотрела на Вика. Она была красива. Но взгляд ее не выражал ничего, кроме робости и покорности. Вик вежливо пожелал жене доброй ночи и ушел спать в другую комнату, на лавки.
Его разбудил плач. Некоторое время Вик лежал неподвижно, слушая плач девушки, потом вернулся к ней в комнату. Надежда плакала, словно обиженный ребенок. Вик присел на постель, осторожно коснулся волос девушки, погладил ее по голове, утешая. Она подняла на него заплаканные глаза, их руки соприкоснулись, потом соприкоснулись их губы. Этот поцелуй был просто знаком примирения. Но следующие поцелуи были совсем иными…