Звезда волхвов (Веста) - страница 115

— Почему же ты не вручила мне шпагу?

— Напоминанием о кресте служит гарота.

— Значит, «Роза и Крест»?

— Да, это знак нашего общества. Человек, которого ты видел рядом со мной, — посвященный рыцарь, Лорд Сенешаль. Он же Кош — хранитель сокровищ. Не спрашивай, откуда у него деньги, одной безделушки из запасников достаточно, чтобы построить дюжину особняков. Нет, он не ворует. Он уверен, что владеет этим по праву. Древние сокровища нуждаются в охране посвященных… Он стережет золото Гипербореев, как грифон, как чудовище Аримасп.

— И чахнет, как Кощей? Зачем ты говоришь мне это, Флора? Чтобы я засадил твоего грифона в тюрьму или убил его в припадке ревности?

— Что бы ты ни сделал, ты лишь исполнишь предначертанное.

— Флора, Флора, ты вела свою игру, ты крутила мною, как пешкой. Расскажи мне все, любая полуправда будет для тебя хуже лжи.

— Хорошо, только не смотри так… То, что ты сегодня видел или мог видеть, там у портика, это древнее приветствие, поцелуй Посвящения.

— Так ты теперь жрица?

— Я не зря выбрала тебя… Севергин.

— Скажи, он знал Ладу?

— Допрос продолжается? — невесело усмехнулась Флора. — Нет, он не знал ее…

— Ну, что ж, прощай, Флора.

Он распахнул дверцу, но Флора порывисто схватила его руку и прижала к своей груди. Это был безотказный прием порабощения его воли.

— Подари мне еще одну ночь. Пусть она будет последней.

— Нет, Флора, этого не будет.

— Погоди, останься. Я все расскажу тебе, и, может быть, ты простишь меня.

— Не унижайся и не торгуйся… — попросил Севергин.

— Прощай, мой Яхонт-Князь, — она в последний раз коснулась его губ. — Постой, я сниму с тебя это! — чуть касаясь его шеи, она развязала узел гароты.

Сжимая в ладонях колючую рабскую перевязь, он остался стоять на ночном шоссе, глядя, как гаснут вдали рубиновые искры.

Севергин впервые оказался в съемочном павильоне киностудии. Наблюдая, из какого сора растут цветы высокого искусства, Егор только крякал от удивления. В перерывах между съемками он с крестьянской практичностью ощупал бревна «Пустозерского острога», заглянул в слюдяное оконце, потрогал медный урыльник в углу темницы. Над мрачным казематом розовым миражом реяла мечта о Каннах, и Версинецкий гневными воплями и жаркими заклинаньями подгонял запаленную группу к желанному финишу.

Дубль за дублем мятежный протопоп Аввакум клеймил впавших в прелесть иконописцев:

— Слуги Сатанины, блядивые дети! От лютеров научаемы, кощуны окаянные в церквах творят! А все Никон, вонючий пес! Он, он, собака, повелел Пречистую вапой мазать! И поделом суд свершил грешный аз! Все иконы фряжского письма разбил да об головы изломал…