– Меня зовут Иван. Если хочешь, называй меня Яном, – последнее время меня многие так зовут.
– Ты не Паоло, – эхом откликнулась Анна. Она ссутулилась и отошла, повернувшись к Ивану спиной.
– У меня не было матери. Я всю жизнь мечтал о ней. Подойди поближе.
Он протянул к ней руки и попытался встать… Голова закружилась вдруг в бешеном ритме, и на несколько секунд он потерял сознание.
– Паоло, Паоло, Паоло… – звучало вокруг. Он вспомнил, что слышал это имя как бы в бреду, когда лежал в больничной палате. И медленно открыл глаза.
– Мама… Я так давно тебя ищу. Где ты была все это время? – сказал он вдруг на чистейшем итальянском, хотя всегда говорил на нем с акцентом. И снова потерял сознание. На этот раз надолго.
Теперь Анна ни на секунду не отходила от него. Он много спал. Проснувшись, тянулся к ней, как ребенок. Анна бросила работу в больнице. Она объяснила ему, что работала там только от тоски, – у нее были кое-какие капиталы, к тому же помогал брат.
– Он считает себя виноватым в смерти моего мужа, – рассказывала Анна. – Он говорит, что должен был предупредить Адриано, чтобы тот успел скрыться. Но не сделал этого. – Замявшись на секунду, она продолжила: – Адриано со мной плохо обращался, и Пьетро это знал. Святая Мадонна, я не хотела его смерти, но когда они внесли его в дом и я увидела его вонючую кровь, я готова была задушить убийцу в объятиях. Мне пришлось притворяться и носить траур. Я себя за это презираю. Но я боялась родственников Адриано – они бы утопили меня в море, если б догадались о моей радости. О, Мадонна, прости!..
Когда Анна уходила, Иван лежал и думал. Он ловил себя на том, что теперь и думает по-итальянски, хотя не помнил, на каком языке думал в последние годы, – ведь говорил он на нескольких. Он еще раньше замечал за собой одну особенность: любая, даже самая необычная обстановка быстро становилась для него привычной. Это началось в Афгане, когда они с Игорем, двое оставшихся в живых из отряда десантников, сброшенного на плато в окрестностях Кандагара, попали в плен к моджахедам. Через неделю Иван уже вполне сносно объяснялся со своими конвоирами на их языке – это был пашто – и, глядя на них, исступленно творящих молитвы Аллаху под бомбежкой либо минометным огнем, вдруг понял, что сам мысленно к нему обращается. Он обратился к Аллаху в ночь перед тем, как их с Игорем должны были казнить. Помнится, поднялась пыльная буря. Они бежали под ее надежным покровом, сумев даже прихватить с собой оружие и съестные припасы. И команда судна, состоявшая главным образом из греков, тоже почти сразу приняла его за своего. Что удивительно, он и сам чувствовал себя среди них своим. Так было на всех судах.