– Он врет? – Толя растерянно смотрел на Машу. – Я думал… Я безоговорочно поверил… Я…
Он схватился за голову и рухнул на стул.
– Семейная разборка а-ля поздний Бергман с примесью шпионской интриги. – Дима явно чувствовал себя на коне. – Нормальная семейка. Бывают и похуже.
– Это правда? – опять спросил Толя Машу. Лицо его стало неузнаваемо чужим. – Нет, это неправда. Он врет. Но почему ты молчишь?
– Сейчас она тебе скажет. Такое скажет, что ты… Хотя мне-то какое дело? Что скажет, то и скажет. Сами разберетесь.
Дима наполнил рюмку и торопливо выпил.
– Правда, – понял он по ее губам, настолько тихо она это произнесла. Ей стоило невероятных усилий смотреть Толе в глаза. – Правда то, что я подписала эту бумагу. Все остальное ложь.
– Они все так говорят, – комментировал Дима, похрустывая огурцом. – Стандартный кагэбэшный ответ. Подписывал, но на ближних не стучал. Не делал. Не состоял. Не поддерживал. Не одобрял. Ну и в том же духе. Твой драгоценный братец, дорогая, продался им с потрохами. Так сказать, действуя согласно своим убеждениям. Не удивлюсь, если он вдруг обнаружится где-нибудь в Брюсселе или Бостоне. Разумеется, под чужой фамилией и, возможно, с другой вывеской. Нынешние эскулапы способны сделать с нашей физиономией такое, что мама родная не признает, а если и признает, все равно на порог не пустит. Это ты зарылся в землю, как крот, и думаешь, что про такое лишь в кино показывают. А тут тебе взяли и подсунули живого прототипа. Как пишут нынче в газетах: человек-легенда, бывший диссидент-шестидесятник, правозащитник, и прочее, и прочее. Все они стукачи и карьеристы. Нас взрастил таковыми этот чертов социализм. Слава КПСС! Ура!!!
– Но я не жалею, что сделала это. И не собираюсь перед вами оправдываться, – сказал Маша. – Я знала, что они меня обманывают и хотят посадить на крючок. Я все равно не могла не подписать. А вдруг ему на самом деле это нужно? Ради него я подпишу тысячи бумажек. Пускай он будет чьим угодно агентом, для меня он останется Яном. Самым любимым человеком.
– Выпьем за твою святую принципиальность! – Дима нарочито галантно поцеловал Машину руку. – Мата Хари в советском переплете. Все встают и поют «Интернационал». – Дима, пошатываясь, встал, плеснув водкой в свою тарелку. – Пьем молча и торжественно. Да здравствует ленинская партия и ее центральный комитет. Не надо аплодисментов. Я еще не кончил.
Он опрокинул в рот рюмку и сел.
– Если хочешь, я сегодня же уеду, – сказала Маша, обращаясь к Толе. – Правда, у меня нет паспорта.
– No problems,[62] как выражаются твои бывшие сограждане и коллеги. – Дима полез во внутренний карман пиджака и протянул Маше новенький паспорт в прозрачной обложке. – Настоящий. Выданный, как говорится, по месту жительства. Тебе лишь осталось расписаться под собственной вывеской. Между прочим, ты на ней недурна собой. Очень даже недурна. Мастера у них первоклассные, не то что в нашей забегаловке на Арбате. Меня тут, было дело, родной гаишник не признал. Ты, говорит, с чужими правами разъезжаешь. Мы сейчас тебя за жопу и в конверт, а там пусть начальство разбирается. – Дима рыгнул. – Пардон… Только не надо благодарностей – я всего лишь обыкновенный связной. Положим, не совсем обыкновенный… Нет, подумать только: алкашу и рогоносцу доверили такое важное поручение, какое доверяют лишь людям с идеальной анкетой и длинным послужным списком предательств и прочих заслуг перед партией и правительством. Может, мне положено встать на колени ввиду особой значимости момента? – Дима вдруг достал из того же самого кармана сложенный вчетверо листок и, неуклюже опустившись на колени перед Машиным стулом, протянул ей на вытянутых ладонях. – Аж мурашки по спине. Сам от себя не ожидал. – Он снова рыгнул.