«Моя единственная сестра, мне тебя очень не хватает, – читала Маша прыгающие перед глазами строчки. – Пожалуйста, береги себя. Очень прошу тебя – береги себя. Мне хочется быть сейчас рядом с тобой, но вместо этого я буду думать о тебе день и ночь. Нежно тебя целую и люблю. Твой старший брат Ян».
– Это… Выходит, это неправда, что его взяли в плен моджахеды? – Маша вцепилась обеими руками в локоть Димы. – Значит, он у… нас?
– А где же еще? У вас, у вас, в конторе имени козлобородого Феликса, – сказал Дима, почему-то пряча глаза.
– Ты его видел? Скажи, ты видел его? – требовала Маша.
– Нет, конечно. Я слишком мелкая сошка, чтоб мне показывали таких важных особ. Небось уже до полковника дослужился. А там, глядишь, и генерала схлопочет.
– Я в это не верю. Что-то здесь не так, не так… – бормотала Маша. – А почему ты сказал Сью, будто его взяли в плен моджахеды? Ты соврал?
– Только передал то, что соврали мне. Связной, он и в Африке связной, никуда не денешься. – Дима вдруг сник. Похоже, его начало развозить. – Потом они вызвали меня к себе, дали это письмо и велели отвезти тебе вместе с паспортом. Ей-Богу, не ведаю зачем. Похоже, хотят, чтоб ты еще глубже заглотнула какой-то там крючок. Словом, тайны мадридского двора. Но я совсем не удивлюсь, если для тебя это никакая не тайна, а всего лишь условный знак к действию. Недаром они выправили тебе советский паспорт. «Эх, недаром, эх, недаром, отдаются наши девки гусарам», – пропел Дима. – Все, я свое задание выполнил и отключаюсь. Этот диванчик меня вполне устроит, если не возражаете. Всем пламенный привет.
Он улегся прямо в ботинках на узкий диванчик, пробормотал что-то и засопел.
Маша держала в руках письмо. Она пыталась представить себе Яна, когда он писал его, но вместо него видела молодого красивого мужчину в военной форме, писавшего что-то, положив на колени планшет. У мужчины было знакомое лицо. Это был ее отец. Такой, каким она помнила его памятью раннего детства. Тот самый человек, перед которым ее мать танцевала танец любви…
– Не верю. Ни тебе, ни тем более ему. – Толя обнял ее за плечи.
Она резко вывернулась, вскочила и крикнула с порога:
– Не прикасайся, слышишь? Не смей никогда-никогда ко мне прикасаться! Господи, как же я всех ненавижу! Ненавижу!! Особенно себя!!!
Она выскочила во двор и бросилась к реке. Деревянные идолы смеялись ей вслед своими беззубыми ртами. Ей казалось, они тянутся невидимыми руками, пытаясь схватить за сарафан, за ногу, чтоб замедлить, остановить ее бег.
– Нет! – крикнула она и замерла на мгновение над обрывом. – Нет, нет, – шептала она, быстро спускаясь по лестнице к реке. – Я вам не достанусь. Хватит. Не достанусь. Я раздавала себя всем. Но теперь я буду жадной. Очень жадной. Все должно достаться ему. Только ему…