– Мы вас не держим, – пояснил один из афганцев. – Тебя и женщину. Тот, русский, нам пригодится – быть может, подвернется возможность обменять на кого-то из наших. Мы не сделаем ему ничего плохого.
– Его расстреляют соотечественники, – встревожился Анджей. – Он угнал вертолет и угробил его.
– Иншалла,[7] – с философским спокойствием произнес другой афганец.
– Это жестоко… – начал было Анджей и осекся. Он вспомнил деревню, мимо которой лежал их путь. Вернее, то, что от нее осталось.
– Пускай остается с нами, – сказал самый старший из афганцев. – Нам нужны хорошие воины.
Им отвели отдельную комнату с топчаном, на котором лежали тюфяк и драное одеяло.
– Для женщины, – пояснил афганец. – Женщина не может спать на полу.
– Не бросайте меня, – попросил Леонид, когда афганец удалился. – Я боюсь. Вдруг они на самом деле решат обменять меня…
Он шмыгнул носом, опустился на циновку и лег, свернувшись калачиком. Анджею он казался большим ребенком.
– Что-нибудь придумаем, парень. У этих людей по крайней мере есть какие-то принципы.
– Они объявили всем русским джихад. Мусульмане – страшная сила.
– Но сперва джихад начали против них русские. Без всякого объявления.
– Пустые разговоры, – вмешалась Ева. – Нужно думать о том, как выжить. – Она стояла возле маленького грязного оконца и смотрела на склон горы, заросший пихтовыми деревьями. Сумерки, притаившись за скалами, дожидались момента, когда погаснет последний луч солнца, опустившегося в седловину между гор. – Эти места наверняка вдохновили бы Шекспира на создание очередной трагедии, которую последующие поколения превратили бы в фарс либо водевиль. Интересно, почему в конце двадцатого века трагедия не воспринимается в чистом виде? – спросила Ева, не поворачивая головы от окна.
Анджею все больше и больше нравилась эта женщина. В ней чувствовалась какая-то недосказанность. «Но пусть лучше она не говорит то, что ей положено сказать, – подумал он. – Это может оказаться скучным».
– Сколько тебе лет? – Впервые в жизни он задавал такой вопрос женщине.
– Скоро тридцать. Я выгляжу моложе, но это обман зрения. Я очень старая душой.
Она присела на топчан и взглянула на Анджея так, словно увидела его впервые.
– Да, я уже так стар, что мог бы быть тебе дедушкой, – сказал он. – Но это тоже обман зрения – у меня молодая душа. Я говорю это вполне серьезно.
– Ты на самом деле возьмешь меня в Гонолулу? – Женщина не спускала с него серьезных серых глаз.
– Если захочешь, даже дальше, – сказал Анджей. – Думаю, с этим проблем не возникнет.
– Я буду твоим военным трофеем. Настоящий мужчина обязательно должен привезти с войны трофей.