Величковский небрежно протянул руку. Алексей Сергеевич вяло пожал ее. Разговор был окончен.
Но порка дома не состоялась. Отец торопился. Он потаскал Николая за ухо и уже в дверях прикрикнул:
– Сиди дома. На улицу – ни ногой. Приеду, проверю, как себя ведешь. Смотри у меня!
После отъезда отца Николай долго сидел у окна, бесцельно устремив взгляд на улицу. По стеклам тянулись тонкие мокрые ниточки. Дождь однообразно барабанил по крыше. Стонал Андрюша в горячечном сне.
Потом Николай вышел на крыльцо. Зябко передернул плечами. Застегнул шинель на все пуговицы и тихо побрел, сам не зная куда.
Горькие раздумья бродили в его голове. Если бы в эти минуты рядом была мать! Родимая, хорошая, она бы все поняла, все бы простила.
Ох, этот отвратительный Мартышка! Ладонь до сих пор болит. Мало ему! Не такие бы надо стихи написать, а как у Крылова. Дай срок, он еще сочинит. Пускай совсем из гимназии исключат. Пускай!.. А все-таки хорошо, что не будет розог. Лучше уж умереть, чем снова попасть в холодные пальцы Иуды. Нет, Иуда сам не сечет, это делает угрюмый сторож Баграня. Надзиратель только за руки держит и ехидно приказывает:
– Ну-ка, раздевайся, сударь! Не стесняйся, здесь все свои.
Никогда не забудет он, как его впервые положили на скамью и начали хлестать розгами. Это случилось вскоре после поступления в гимназию. И кусался, и царапался он тогда. Ничто не помогло. Вместо пяти раз Баграня хлестнул его десять. Потом, когда снова приходилось ложиться под розги, все переносилось легче…
А дождь все моросил и моросил. С Волги тянулся сизый туман. Незаметно Николай оказался на Стрелке. Как безотрадно было сейчас здесь. Печальные, скучные берега. Скупо зажигались огни в окнах Демидовского лицея. За стеклами мелькали бледные тени.
Склонившись над чугунной решеткой, тянувшейся вдоль набережной, Николай безучастно слушал рокот подкатывавшихся к берегу волн.
Позади послышались шаги. Он испуганно обернулся. Перед ним стоял человек с высоко поднятым воротником темного плаща-накидки.
– Некрасов? – прозвучал знакомый глуховатый басок. – Что вы тут делаете?
– Гуляю, – смутился Николай, узнав по голосу учителя Ивана Семеновича Топорского.
– Гуляете? В такую погоду? Впрочем, знаю: у вас неприятности. Вам грустно. И мне тоже что-то не по себе. Давайте гулять вместе. Не возражаете?
Еще бы возражать! Он рад этой неожиданной встрече. Иван Семенович – добрый и милый, чем-то напоминает грешневского учителя Александра Николаевича. Только он постарше. Ему уже под сорок. У него заметно серебрятся виски. И во взгляде какая-то усталость.