Великий писатель писал смело. Он мог бы научить людей, которые потом о нем писали, но они не состояли под его редактурой.
Лев Николаевич написал роман «Война и мир» для того, чтобы пересмотреть историю войны: историю 1812 года. Это и поэма, и военное исследование.
Тут вырастает великий полководец художественной литературы, полководец прозаического описания жизни, того прозаического пересмотра жизни, которое становится художественным познанием.
Лев Николаевич влюбленно говорил о Чехове. Он говорил о «Душечке» как о мировом открытии – жизни. Женщина, которая как бы слепо меняла мужей по признаку, что они рядом. Они квартируют в ее доме. Кончен рассказ истинно бескорыстной, нежной любовью к гимназисту первого класса, найденному материнством, когда женщина не знала счастья иметь своих детей.
Толстой говорит, что Душечка, жена многих мужей, не изменяла своей жизни, она принимает их, как лес зимой принимает человека на лыжах.
Толстой любил Чехова нежно, иногда ревниво. Говорил, что Чехов создал новый вид реализма, что у него есть люди, хотя они пьяницы и матерщинники, но они святые. Говорил: я применю все это в своей книге «Хаджи-Мурат»; книга, которая писалась почти всю жизнь, книга иногда получала имя «Абрек».
«Абрек» – человек, который ушел из жизни, из общества кавказской общины.
Иногда абреком становился русский солдат.
«Хаджи-Мурат» книга великая и замечательная.
Я о ней не умею написать и даже не решусь воспользоваться случайной своей продолжительностью жизни.
Пустыни создаются людьми, которые ходят по нетоптаной трасе; создаются овцами; создаются верблюдами.
Чехова Толстой любил. Он не оказал ни одного плохого слова о нем. Он только говорил-кручинился: «Нерелигиозен».
Но почему Лев Николаевич плохо относился к чеховской драматургии?
Итак, напишем: Чеховская проза и драматургия.
Мало описать человека добрым или злым, надо душу посмотреть, взвесить на руках, изменяя место корабля в море, изменяя углы между материалом и солнцем.
Чехов писал новеллы без начала и конца.
Брату своему Александру, человеку талантливому, отцу гениального актера Михаила Чехова, человеку, напоенному будущим, он писал, что, создав рассказ, оторви первые пять страниц не читая. Он отменял завязки, отменял развязки.
Чехов говорил, что старая драма знает одно – человек или умирает, или женится.
Старая проза не умерла.
Но Чехов был на новой дороге, дороге неисследованной, неистоптанной; даже неувиденной.
Он начал с того, что увидал Природу.
Природа – это мы сами.
Начиная с самых маленьких детей, которые сами природа и поэтому не видят ее.