Следующая картина – кто действует, где действует.
Аристотель много писал об «узнавании».
Это явление фабулы.
Толстой тоже как бы прибегает к фабуле: две параллельные судьбы – два брака – брак канонический и брак случайный.
Сюжет в том, что обе линии разрушены, обе линии пересмотрены.
С какого места сюжет становится фабулой?
Фабулой, как пишет Толстой и Чехов, считается смерть или женитьба героя.
На самом деле «смерть одного героя переносит интерес на других».
Поэтому Чехов отрывает фабулу – начало и концы.
Именно в этом содержание его письма к брату.
Фабула – это матрица, определение сорта; крушение корабля в греческом романе – крушение фабульное.
Крушение у Робинзона Крузо – фабульное.
Жизнь Робинзона на острове – сюжет.
И вот мы тут приведем слова Чехова.
Чехов сказал: «Сюжет должен быть нов, а фабула может отсутствовать».
Я не собираюсь написать книгу о процессе создания сюжета. Для Пушкина сюжет – это характер, поставленный, то есть существующий в предлагаемых обстоятельствах.
Но я стар для толстой книги. Мы видим, как трудно творчество прозаика. Я сейчас подчеркиваю то, что буду говорить о прозе потому, что сам, к сожалению, не работал над стихом. То многое, что сделано структуралистами, известно мне, но я вижу очень много терминологии, вероятно удачной, во всяком случае, точной, но не знаю, как подойти по ступеням этой терминологии к сущности произведения.
Структурализм увлекся обложкой.
Надо сказать точнее.
Структуралисты занимаются упаковкой предмета, а не самим предметом.
Уже не молодой и очень эрудированный Пушкин, говоря о будущем, о том, для чего он живет, в качестве той надежды, на которую он рассчитывал, сказал: «Над вымыслом слезами обольюсь».
Национальное, а значит, эмоциональное отношение художественного произведения кажется мне несомненно существующим. Данте, выслушавший историю несчастных любовников, которые обречены на бесконечно повторяющийся полет над адским кругом, Данте падает в обморок.
Думаю, что сатирик Гоголь эмоционально относится даже к Ноздреву. Не то что он его любит. Исследуя его, он восхищается многообразием лжи и значимости этой лжи. Как тут подойти с терминологией или с одной только терминологией – я не знаю. Поэтому я остаюсь в пределах «смиренной прозы» и хочу понять, как существует художественное творчество в самом времени создания. И как это время, время движения, время смены черновиков, помогает понять необходимость художественного создания.
Довольно легко понять, как определенный строй, определенный склад жизни создают, как бы только для себя, художественное произведение.