Готье с восхищением посмотрел на своего юного товарища.
– Да он говорит как по-писаному! Ты прав, мой мальчик, вернемся в твою страну. Я не знаю ее, но мечтаю с ней познакомиться. Что-то говорит мне, что я там буду счастлив. В любом случае нам не следовало приезжать сюда.
Это было правдой, и Катрин упрекала себя в том, что не послушалась совета Тристана, который рекомендовал ей отправиться в Тур и подождать там короля, чтобы воспользоваться празднествами по случаю бракосочетания.
Но, когда пятнадцать дней назад она прибыла в большой город на берегах Луары, короля там не было, и никто не знал, когда он приедет. Он был в Шиноне, своем любимом замке, и мог приехать только на встречу принцессы Шотландии.
Королева Иоланда была в Провансе, говорили о ее болезни, и не было известно, приедет ли она вообще.
Катрин стала ждать, но время шло. По прошествии десяти дней, проведенных в полном бездействии, не получив ни одной новости из Парижа и от Тристана, она решилась ехать в Шинон, чтобы повидать короля.
Теперь она понимала, что ее поспешность все погубила, что она должна была подождать Карла VII в Туре. А ведь она была так близка к победе. Если бы не эта девица, которая, по всей вероятности, вертит королем как ей вздумается…
– Можно возвращаться? – спросил Беранже. – Солнце клонится к горизонту, и вам нужен отдых, госпожа Катрин.
– Еще немного! Я хотела на минутку войти туда…
Она показала рукой на маленькую часовню Сен-Мартен, в которой часто слушала мессу и молилась, когда жила в замке после падения Ла Тремуя. Она любила этот маленький уютный храм, где когда-то молилась Жанна д'Арк. И Катрин подумала, что Бог, может быть, услышит ее лучше, если она обратится к Нему в том месте, откуда та, которую Он послал, говорила с Ним раньше.
Но красота часовни, которая всегда действовала как бальзам на Катрин, сегодня была бессильна вылечить ее уязвленное сердце и смягчить разочарование. Она столько надежд возлагала на короля, который до самого последнего часа проявлял к ней внимание и доброту. Она служила ему всей своей душой. Но он всегда оставался игрушкой в руках фаворитов. Стоя на коленях у подножия колонны, прижавшись лбом к столику для причастий, она плакала, слепая и глухая ко всему, когда вдруг чья-то рука опустилась на ее плечо и чистый голос произнес:
– Молиться – это хорошо… но зачем так плакать?
Быстро выпрямившись, она увидела стоявшего перед ней подростка. Он изменился со времени их последней встречи четыре года назад, но не настолько, чтобы она не узнала дофина Людовика.
Принцу должно было быть лет четырнадцать. Он вырос, но был такой же худой, сутулый, с костлявыми и сильными плечами, с желтоватой кожей и черными прямыми волосами. Черты лица, правда, стали более твердыми, жесткими. Он был некрасив, даже уродлив, с большим носом, маленькими, глубоко посаженными черными глазами. Уродливость была его могуществом – от этого обделенного красотой мальчика исходило особенное неуловимое величие, странный шарм, причина которого таилась в его проницательном взгляде.