А он все так и стоял посреди комнаты, и она, как мимо столба, ходила мимо него от шкафа к столу и обратно.
– Вот и все, – сказала она, завязав узел, и присела.
Это были первые слова, которые она сказала после того, как вошла, и он был благодарен ей за это.
Когда она села, он тоже сел и закурил и, стряхнув пепел в пепельницу, вспомнил о той холодной чистоте, которая была в комнате, и сказал:
– Спасибо вам, что прибрали.
Она кивнула и неожиданно для него заговорила о прошлом:
– Когда уплотняли вашу квартиру, Иван Терентьевич хотел отказаться, не желал переезжать на живое место, но я убедила его: вдруг еще сочтут за что-нибудь такое, если откажемся? Сами знаете, какое было время. Въехали, как виноватые, старались первое время Валентине Егоровне в глаза не глядеть.
– Она мне всегда про вас только одно хорошее говорила, – сказал Серпилин.
– А мы ей плохого не делали, – сказала Мария Александровна. – Только первое время сами себя неудобно чувствовали.
– Что ж тут неудобного, – сказал Серпилин.
Он подумал, что все это сейчас уж не имеет ровно никакого значения, но потом подумал, что нет, имеет, и пожал руку сидевшей перед ним женщине, благодаря ее за ту, которая сама уже не могла поблагодарить.
У женщины показались на глазах слезы, вызванные воспоминанием о собственном горе, но она сдержала себя и не заплакала при Серпилине, потому что его горе было последним, сегодняшним. И сегодня надо было думать о нем, а не о себе.
– Я с вами поеду, обряжу ее там, – сказала она, вставая и беря в руки узел с вещами.
Серпилин надел пахнувшую нафталином шинель, и они вышли в переднюю. Серпилин хотел взять у нее узел, но она не отдала. Так и спустились по лестнице и сели рядом в машину – он с пустыми руками, а она с узлом на коленях.
Ехали молча. Посреди дороги Мария Александровна сказала:
– Она от меня, когда я с похорон в Москву вернулась, ни днем, ни ночью не отходила.
Сказала и снова замолчала.
Когда остановились у госпиталя и вышли из машины, Серпилин замялся. Он понимал, что идти туда с ней ему нельзя, но не знал, ждать ли ее здесь или ехать в Генштаб.
– А вы не ждите меня, поезжайте, – сказала она. – Я, как управлюсь, домой поеду. А на кладбище с вами не пойду. Про свое там вспомню – и сил не хватит, только вам лишнюю неприятность сделаю…
В бюро пропусков Генштаба ждать не пришлось: пропуск лежал готовый, но Ивана Алексеевича на месте не оказалось. Адъютант сказал, что был и ушел на доклад, предупредив, что, если генерал-майор явится без него, пусть ожидает.
И Серпилин стал ожидать. Ожидать пришлось долго. Несколько раз заходили незнакомые генералы, и адъютант, вставая при их появлении, однообразно отвечал: «На докладе».