И я чувствую, как напрягаются все остальные, ожидая, что я сделаю сейчас в ответ. Рук их я не вижу, но мне кажется, что ножа ни у кого из них нет. В этот момент один парень вскакивает и оказывается возле двери, у меня за спиной. Остальные не спускают с меня глаз. Тяжелый, как слон, Леша возбужденно сопит и перестает жевать.
Но я вовсе не собираюсь драться, я не за тем пришел сюда. И убегать я тоже не собираюсь. Почему бы мне не показать карманы?
— Что ж, Костя, — говорю я, откидываясь на спинку стула, — значит, честной торговли не будет?
— Будет, будет. Все будет. Не дрейфь, — с кривой усмешечкой успокаивает он меня и тут же резким тоном приказывает: — Давай карманы.
Я вижу, что он возбужден и рисуется. Но еще больше возбуждены те двое, что помоложе, щенки, которых пока только натаскивают, учат, дают насладиться произволом над одним, который сейчас в их власти.
— А тебя Мотя не предупредил? — спрашиваю я, не меняя позы. — Я ж с собой ничего не взял.
— Много болтаешь языком, паря, — хрипит красноглазый старик, он один сохраняет за столом полную невозмутимость. — Раз мальчики просят, сделай. Они нервные.
Я пожимаю плечами.
— Ну что ж…
И выворачиваю один карман за другим. Все присутствующие следят за каждым моим движением. С каким удовольствием я бы отстегал этих нервных мальчиков по их тощим, обтянутым джинсами задам. Надо непременно и серьезно заняться этой шайкой. Сегодня они заманивают к себе дурачков и пытаются ограбить, завтра они с этой целью выйдут на улицу.
Когда все карманы оказываются мною вывернутыми и ничего ценней старой записной книжки, расчески, носового платка и кошелька с оставшейся мелочью в них не оказывается, Костя неожиданно командует:
— А теперь скидай штаны!
И мальчики начинают ржать от предвкушаемого удовольствия. Еще бы! Представляется случай унизить человека, всласть поиздеваться над ним, поиграть своей силушкой, ощутить эту подлую, бандитскую вседозволенность. Однако, учитывая мои солидные габариты, они не расслабляются и не теряют бдительность.
Я смотрю в злые и насмешливые Костины глаза и медленно говорю:
— Хочешь поиздеваться, Костя? Тогда слушай. Если я отсюда выйду живой, вам хана. Это первое. Если живой не выйду, вам тоже хана. Потому что я кое-кому в санатории сказал, что иду с Мотькой к тебе. Это два. А третье, я служил в десантных войсках. Это тебе что-нибудь говорит? Нет? А вам, мальчики?
Костя понимает, что я не шучу. Глаза его становятся бешеные, возбужденно подергиваются тоненькие черные усики, и он издевательским тоном говорит, явно рисуясь перед своими: