Однако она также знала, что обязана во что бы то ни стало стоять на своем, поэтому, когда спустя минуту девушка обернулась к отцу, решение было ясно написано на ее лице.
– Очень жаль, – спокойно произнесла она, – но тебе придется выслушать. Мы по соседству одолжили двести фунтов. Окрестные жители нас не любят, и тебе известно об этом лучше, чем кому-либо. Более того, они никогда не доверяли и не будут доверять художникам; люди считают вас транжирами, и они недалеки от истины.
В школе за My не заплачено; что касается Нэнни, то она уж и не помню, когда в последний раз получала жалованье. Детям нужна новая одежда, а я не могу ничего заказать в кредит, потому что у нас нет открытых счетов в лондонских магазинах.
Вот так обстоят дела, Саймон, и ты обязан взглянуть правде в глаза!
Саймон посмотрел через всю комнату на дочь, уже открыл было рот, готовый разораться, но потом вдруг передумал и промолчал.
Фенела, переполненная радостной благодарностью за его сдержанность, и понятия не имела, чему этим обязана: просто в этот миг она как две капли воды походила на свою мать, и почти невыносимая боль утраты пронзила Саймона.
Ведь в точности так говорила и Эрлайн, если всерьез хотела чего-то добиться, спокойно, доходчиво и с чисто шотландской рассудительностью, помогавшей ей непоколебимо держаться затронутой темы, как бы ее супруг ни старался уклониться или замять разговор.
– Остается одно, – решил Прентис, поднимаясь с места, – я должен немедленно взяться за работу. Богис уже давным-давно пристает ко мне с просьбой написать что-нибудь. Что ж, он получит желаемое, а мы сможем немного поправить наше финансовое положение.
– Ну, раз ты готов начать хоть сейчас, – подхватила Фенела, – я позвоню мистеру Богису и получу у него аванс: он даст, можно не сомневаться.
– Он даст аванс тебе?! – вскипел Саймон. – А писать-то картину кто будет, спрашивается?!
– Ты, – спокойно парировала дочь, – и если ты не поспешишь, то семья Прентиса будет выпрашивать милостыню под дверями соседей. Не думаю, чтобы это пошло на пользу твоей репутации.
– Черт бы тебя побрал, ты хуже надсмотрщика на галере! – разорался-таки Саймон, однако при этом сгреб свою дочь за плечи и сжал в медвежьих объятиях. – Ей-богу, я самый паршивый отец на свете! Нэнни тысячу раз права, когда ругает меня, но я готов немедленно исправиться, хотя, боюсь, мое духовное преображение долго не продлится…
И, посмеявшись над своим же собственным непостоянством, он с бодрым свистом отправился вниз, предоставив Фенеле собирать его одежду, небрежно разбросанную по полу и кровати, и аккуратно развешивать ее в шкафу.