– Я мог бы выкупить твою долю…
– Исключено, – отрезала Нина. – Пока это не входит в мои планы. Может быть, потом. Когда ты сделаешь из меня профи высшего класса.
Быть может, я даже подарю часть своих акций. После…
– Я не люблю, когда мне ставят условия, – отчеканил Асим.
– Я тоже, – в тон ему ответила Нина.
Их взгляды вновь пересеклись.
– И откуда ты только свалилась на мою голову…
– Помяни добрым словом Селами Аванди.
– У тебя и впрямь скверный характер.
– У тебя тоже не сахар.
– Знаешь, возможно, тебе бы следовало родиться мужчиной. Но, поскольку этого не произошло…
– К твоему сведению, на дворе двадцать первый век. И женщины давно покинули пределы кухни.
– К сожалению, – съехидничал Асим.
Вспыхнув от негодования, девушка закусила губы, чтобы сдержать рвавшиеся с них выражения, после которых мирный диалог вряд ли мог быть продолжен.
– Ты очень похожа на своего отца, – сказал Асим, вставая. – Такая же умная, упорная и беспощадная. В тебе нет ничего от Надежды. Не могу понять, хорошо это или плохо.
Нина встрепенулась. Асим приготовился к очередному выпаду, на который собрался хлопнуть дверью. Он и не помнил, когда в последний раз его так выводили из себя. Но девушка поднялась с кресла, подошла к окну. Так, со спины, она казалась совсем юной и незащищенной. Было что-то трогательно-одинокое в ее опавших плечах и склоненном затылке.
– Ты помнишь папу? – Металлические нотки ее голоса преобразились в щемящую грусть.
Странно, ему было гораздо легче разговаривать с ее спиной.
– Да, – ответил он. – Я хорошо его помню. Он был настоящий профи.
– Надежду ты тоже помнишь?
– Не очень, – соврал он.
– Надо же… – презрительно хмыкнула девушка. – Я думала, она была столь неотразима, что ее невозможно забыть. Даже папа ее простил… А ведь она предавала его… – В голосе Нины снова засвистел холодный яростный ветерок, а сама она сделалась колючей, как молодой шиповник. – И не однажды.
– Она была твоей матерью. Она очень любила тебя…
– Она была дешевкой.
– Это неправда!
– Правда! Папа был прав, когда запретил ей видеться со мной. Если бы он не позволил ей вернуться, то был бы жив сейчас! Надежда всем приносила одни несчастья.
– Девочка моя… – проговорил он и осекся, сам пораженный этой фразой: «девочка моя…». Насколько она уместна в приложении к этой чужой, малознакомой колючей молодой женщине? Женщине, чьи сила и твердость построены на ужасающей боли. «Девочка моя…» Он заметил, как дрогнули ее мохнатые, не пропускающие свет, ресницы.
– Я хочу сказать, – поправился он, – что знаю, как чудовищно несправедлива бывает жизнь. Я рад, что ты выросла такой умной и сильной девушкой. Но не стоит нести в себе ожесточение. Оно лишь подточит тебя, как червь – молодой фрукт. Все делают ошибки. Порой страшные, непоправимые… Нужно научиться прощать…