— А давайте мы вам бутылки сдадим? А деньги, если не возражаете, вам же и принесем. Или в магазин отправьте. За колбаской, за хлебушком. Пенсионеры любят нас туда посылать. Вон его особенно.
Провоцируют, думал Влад. Но нет. Молодые люди потоптались полминуты и честно ушли.
Вместо них пришла соседка с нижнего этажа, невзрачная толстая тетка, немолодая и с прибабахом, к тому же чересчур честная.
— Владик, помоги, — попросила она.
— Отчего не помочь? — соврал он.
— Племянница у меня живет, — пожаловалась соседка. — Ох и проказница, ох и дрянь она у меня. Вчера наркотик курила. Четырнадцать лет всего, а мороки на все двадцать. Под Новый год друзей навела, и такое с ними делала…
— А чего такое? — поинтересовался Влад.
— Сексом, наверное, занимались, — прошептала тетка, тараща свой левый глаз. — Уж я-то знаю. Без этих самых, наверное.
— А я при чем?
— А я на базар пошла, — призналась тетка. — Ты уж посиди с моей озорницей, стихи ей почитай, музыку послушайте, книжку ей дай. Картинки порисуйте. Лишь бы не озорничала, курва. Пусть лучше с тобой чем угодно занимается, чем с этими негодяями.
Девчушка казалась сметливой и не по летам женственной, и не по зимам накрашенной. Большеглазой. Длинноногой. Не девчушка уже. Зашла, покачиваясь. Прошлась, покачиваясь. Села и продолжала качаться в кресле. А чего бы ей, маленькой, почитать? Не «Пентхауз» ведь?
Можно, конечно, сказки травить. Про царевну-лягушку, про Ивана-царевича, про мальчика-с-пальчика, про мать-и-мачеху, про иван-да-марью, про чуду-юду, и еще что-нибудь русское, желательно — народное. Только скучно ведь.
— А давай я научу, чего ты не знаешь? — лениво предложил Влад.
— Я все знаю, — улыбнулась девчушка. — И про член, и про Камасутру.
— Ты мне это брось! — строго наказал Влад. — Такое все знают.
— Да, наверное, — тихо ответила большеглазая. — Лет с двенадцати.
— То-то и оно, — поучительно сказал он. — А давай запрещенную литературу читать?
Не стал он ее сказочками тешить про иван-чай. Как встал во весь рост, да как загнул про трансцендентальную апперцепцию — у девчушки от восторга глаза расширились. А он все Кантом трясет, цитатки из него вытрясает, а у малолетней аж слезы на глазах, от восторга, видимо.
Разобрались они с критикой чистого разума, другим занялись. Вот те время, вот пространство, а вот и Господь Бог, а вот и гносеология, мать ее. Слушала девчушка с открытым ртом и разинутыми глазами. В кайф пришелся Иммануил, даром что незаконно проданный.
— А теперь поклянись, — потребовал юноша.
— Я поклянусь! — счастливо сказала школьница.