— Представляю вам моего друга, — сказал Дмитрицкий Нильской, сидевшей в креслах подле столика.
— Мосье Рамирский! — едва проговорила она, пораженная появлением неожиданного гостя.
Рамирский побледнел и бросил вопросительный взгляд на Дмитрицкого.
— Взаимная любовь, недоразумение, разлука, нежданная встреча, удивление и, разумеется, безмолвие; это так и следует, — сказал Дмитрицкий, — за всем этим следует объяснение, и потому я здесь лишний — и, как орудие судьбы, удаляюсь.
— Нет, mon cher, ты должен начать это объяснение, — сказал Рамирский, удержав его за руку.
— Не знаешь, с чего начать?… Хм!.. С чего бы?… Да! вот тебе море; начни с него, расскажи, как оно спасло тебя от женитьбы с отчаяния. Выслушайте его, мадам Нильская, это просто чудеса! До свидания! Я тороплюсь в клуб обедать; а потом…
Не договорив, Дмитрицкий вышел и поехал в клуб. Он думал, что там найдет Чарова, но Чаров не был. Чарову некогда. Возвратись от Рамирского, он застал Саломею в слезах и отчаянии. Причиной слез ее был мосье Жорж, за которым она посылала и который, вместо того чтоб прибежать бегом и разыгрывать с ней моцартовскую сонату в четыре руки, уведомил ее, что приехал папенька и везет его с собой в Петербург.
— Господи! Что это такое опять, Эрнестина? — проговорил Чаров, взяв ее за руку.
— Выбросьте меня на двор, если вам несносны мои слезы! — крикнула Саломея, отдернув руку.
— Это просто ужас! — проговорил Чаров, махнув рукой, — ну, скажи, пожалуйста, к чему эти слезы, я, право, не понимаю!.. Эрнестина!.. Это с ума сойдешь!.. покою нет!..
— Пожалуйста, ступайте спать, оставьте меня!
— Хм! До сна мне!..
— Вы провели свое время весело, утомились от удовольствий — чего ж еще нужно! Остается: спать, собрать силы для новых удовольствий!..
— У меня удовольствия? Я провел время весело?… Хм! Если б ты видела, что у меня на душе!
Чаров в самом деле был в отчаянии не хуже Саломеи. Его мучили спущенные наличные, и с лишком сто, которые во что бы ни стало ему надо было занять к вечеру следующего дня.
— Если б ты знала мое существенное горе, — продолжал он, — ты бы не стала томить и себя и меня своим… Бог знает чем!
— Только у вас и может быть существенное горе, — отвечала резко Саломея, — а каждое несчастие женщины причуда!
— Да какое несчастие?… Откуда несчастие, что за несчастие?
— Хм! Счастие сидеть в четырех стенах одной — не находить ни в чьей душе приюта! Терзаться мыслию, что ожидает в будущности!
— Эрнестина! — вскричал Чаров, бросаясь к ногам Саломеи, — душа моя! Что ты хочешь? Чего ты желаешь? Я все для тебя сделаю!.. Твой приют у моего сердца… ты моя!..