— Самого ты его видел? — спрашиваю я.
— Под конец. Метнулся в коридоре пугливым зайцем и пропал. Сильно чем-то был взволнован. Моим приездом, возможно. Узнал от кого-нибудь.
— Вполне возможно, — кивает Кузьмич, выравнивая на столе свои карандаши.
— Ну, а супруга что собой представляет? — с нетерпением спрашиваю я.
— Кобра. Ее все там так и зовут. И даже показывают. Вот так.
Витя поднимает руку, сгибает ее в локте, а пальцы складывает вместе, как змеиную головку. Рука удивительно напоминает приподнявшуюся кобру, когда она высматривает добычу.
Мы все смеемся.
— Вертит Олегом как хочет, — продолжает Витя. — Говорят, даже бьет. Полна на всех злости. И всем на мужа жалуется. Ну, и жадна, говорят, до невероятия.
— Видел ее? — спрашивает Паша.
— Ага. Издали.
— Боялся приблизиться? — смеюсь я.
— Ты сам попробуй, — отшучивается Витя.
— А почему и не попробовать? — я смотрю на Кузьмича. — Змей я не боюсь. Алкашей тоже. Разрешите, Федор Кузьмич?
— Решайте, — говорит Паша. — Дела по краже и по убийству объединяем и передаем вам. Вот, последние мероприятия провели.
В этот момент дверь кабинета приоткрывается, и на пороге появляется Валя Денисов.
— Разрешите, Федор Кузьмич? — вежливо осведомляется он.
— Заходи, — кивает Кузьмич.
А я тем временем напоминаю Паше:
— Ты еще ничего не сказал насчет дачи, где наш Петр был.
— Тьфу ты! — хлопает себя по лбу Паша и загадочно улыбается. — Эту дачу надо непременно осмотреть. Если они там что-то с кражи спрятали, то это, я вам скажу, просто гениальный ход.
— Почему же сразу так уж и гениальный?
— А потому, что эта дача академика Брюханова.
— Чья?!
Мы все на секунду даже немеем от изумления.
— Академика Брюханова, — торжественно повторяет Паша, теряя даже на момент свою обычную суровую сдержанность.
— Вот это финт, — наконец говорю я. — Интересно, чья голова это придумала.
— Скорей всего, Гаврилов, — отвечает Паша. — Он и не такое придумает.
— Как знать, — говорю я. — Там и похитрее твоего Гаврилова головы есть. Один этот Лев Игнатьевич небось кое-чего стоит. Да и Чума тоже.
— Гаврилов, мне кажется, другое дело, — качает головой Кузьмич, выкладывая по росту карандаши и не отрывая от них глаз. — Это мастер, специалист. Он небось и убийство Семанского не одобрил. Учесть это надо будет.
— Но все добро они на даче не спрячут, — говорю я. — Тот же Лев Игнатьевич не разрешит. По разным местам небось рассовали. Думается мне, что, в лучшем случае, эти двое, Гаврилов и Шершень, свою долю там спрятали, на даче этой.
— Как они про нее вообще узнали, интересно, — замечает Валя. — И как туда проникли.