— «С гор», — издевательски захихикал стоявший рядом Хрыцько. — Посмотрели бы вы на него, — продолжал он свои насмешки.
— А откуда вы знаете, какой из себя «С гор»? — спросила Нина, отходя.
Хрьщько прищурил глаза.
— Ну… кое-чего знаю, — улыбнулся он.
Вдруг Нина остановилась.
— Видел… — шепнул Хрьщько и еще раз быстро улыбнулся.
Учительница продолжала стоять к нему боком. Не поворачиваясь, она спросила:
— Что вы видели?
— А это после последней облавы, две недели тому назад… Когда из-за того выстрела вечером потом весь лес прочесывали. Я был возницей и вот нашел…
— Что?
Хрьщько полез в карман штанов и вытащил картонную гильзу ружейного патрона.
— Патрон. На вальдшнепов охотился. И никаких там других выстрелов.
— Откуда ты знаешь, что это за патрон и для чего? — спросила она сердито.
— Так ведь там место такое, что только на вальдшнепов. И не из винтовки. Меня учить не надо… — Хрыцько показал сгнившие черные пеньки зубов. Он смотрел на учительницу с растущим интересом.
«С гор» охотился на оленя. Тучу он заметил, когда она шла над редким высоким лесом к потоку, текущему в сторону долины, разделяющей Хрышчатую, и побежал под углом к склону горы. Он был в одних штанах, зеленую военную рубашку со связанными рукавами сдвинул низко на бедра, винтовку держал на вытянутой руке, словно боясь обжечься. Он слышал, как сильно бьется его сердце. Облизал губы, почувствовал соленый вкус соли. Запыхавшись в безнадежном беге за уходящей тучей, он был счастлив. Он чувствовал, как все еще легко, несмотря на усталость, несут его послушные мышцы. Он приближался к месту, откуда открывался вид на перевал, по которому должен был проходить олень. А может быть, олень уже прошел? На секунду он задумался, не сойти ли вниз, не поискать ли следы, поднял вверх смоченный слюной палец, чтобы проверить направление ветра. Спуститься он не мог. Учуят. Он лег на большой камень. Олени выйдут через несколько минут. Сейчас он и без того так утомлен, что не смог бы прицельно стрелять. Жив. Он никогда так сильно и подлинно не ощущал свое бытие, как во время этого изгнания. Здесь не только охотился он, охотились и на него. Сейчас некий приговор природе выносил он. Взял винтовку, продул прорезь прицела. Внизу царила тишина. «С гор» развязал рубаху, расстелил ее и лег. Приближался вечер, на разгоряченную спину повеяло приятной прохладой. С нервным нетерпением «С гор» подумал, что, возможно, сейчас он будет свежевать убитого оленя, из которого хлынет кровь, теплая, живая. Да. Сейчас он перестал быть преследуемым зверем, он опять распоряжался своей жизнью. По правде говоря, он смеялся над облавами, во время которых наблюдал за умаявшимися солдатами в пропотевших мундирах. Он следил за ними то с макушки высокой ели, то следуя сзади, чтобы легче было поднырнуть под вторую волну. Хуже обстояло дело с работниками лесничества. Иногда он встречал их погруженными в раздумье над каким-нибудь неосторожно оставленным им следом, и потом, разозлившись, шел несколько километров, меняя насиженное место на новое.