Водичка выглядела вполне обыденной, хоть и мутной. Но я не рискнул бы даже палец в нее сунуть. Хоть бы мне за это и хорошо заплатили. В зоне куда-то лезть себе дороже.
— Чего надо? — не шибко вежливо отозвался я.
— А почему ты Угрюмый? Я приостановился даже.
— «Ромео, о, зачем же ты Ромео?» [3] Ты же говорил, что тебе это и так понятно, — припомнил я ночной разговор.
— Не, почему кличка такая, понятно, — усмехнулся он. — Достаточно на тебя посмотреть. Я же не про кличку. Я — о другом. Зачем так?
Вот оно что. Я ускорил шаг. Товарищ Хлюпик решил из себя доктора изобразить.
— Поживешь с мое, узнаешь, — буркнул, не оглядываясь.
— Да, ладно. Ты немногим меня старше. Тут ведь не в этом дело. Просто обиженный ты.
Поэтому у меня и нет друзей. Не терплю, когда мне лезут в душу.
Резко остановившись, я обернулся и смерил его убийственным взглядом. На сей раз он успел притормозить вовремя. Дать бы ему по лбу. Кулак, словно угадав мысль, взлетел кверху. Во взгляде Хлюпика появилась насмешка.
— Ну, ударь меня, если хочешь.
Он смотрел на меня с превосходством, словно только что узнал обо мне какую-то правду, которой я и сам, может быть, не знаю. И я вдруг понял, что бить его без толку. Даже если я его изувечу до полусмерти, на его роже будет все та же понимающая насмешка. Правда, стукнуть его от этого захотелось еще больше.
— Ты все равно меня не ударишь, Угрюмый, — поведал он.
Руки зачесались еще сильнее. Специально, что ли, он меня подзуживает? Или по глупости?
— С чего ты взял?
— С того. Ты ведь хороший мужик.
Я зло сплюнул, развернулся и быстро зашагал вперед. К черту откровения, метнулось в голове. Но мелькнуло поздно. Воистину язык мой — враг мой.
— Я, между прочим, сидел шесть лет за то, что одного такого, как ты, покалечил.
Странное дело, этот парень на меня уже второй день действует как словесное слабительное. В том плане, что у меня в его присутствии словесный понос.
— Это не важно, — отмахнулся он. — Ты скажи лучше, как тебя зовут.
Не важно ему. Шесть лет за забором — не важно. Хлюпик — одно слово.
— Это важно. А зовут меня Угрюмый. Понятно? Последнюю фразу я произнес с таким нажимом, что позади закашлялись.
— Нет, ты не так понял. Просто… Ну, я не знаю, я ведь на самом деле не знаю, чего у тебя в жизни стряслось. Но ведь нельзя же таким угрюмым жить. Что бы ни случилось, жизнь-то продолжается.
Он поравнялся со мной и пошел рядом.
— У тебя в жизни ничего не происходило еще серьезного, — сказал я ему. — Я тоже когда-то дурным оптимизмом страдал.
— Почему не происходило? — нахмурился он.