— Тупоголовая сука.
Берни выхватывает секатор из-за пояса, берется за рукоятки, легким движением, словно это веточки, отрезает ей пальцы.
— Дура.
Шок парализует Джорджетт. Она смотрит на кровь, текущую из четырех обрубков.
— Чертова идиотка.
Берни раскрывает секатор и вгоняет одно острие в шею Джорджетт. В горле у нее булькает. Она пытается схватиться за секатор, но Бернсайд выдергивает его из шеи и поднимает выше.
Из обрубков хлещет кровь. На лице Бернсайда написано отвращение. Как у человека, который понимает, что придется очищать туалетный ящик кошки. Мокрое от крови лезвие он втыкает в правый глаз Джорджетт, и она умирает еще до того, как ее тело сползает по стене на пол.
В тридцати футах по коридору Батч Йеркса что-то бормочет во сне.
— Они никогда не слушают. — Бернсайд качает головой. — Стараешься, стараешься, а они не желают слушать, отсюда и результат. Доказывает, что они сами этого хотят… как те маленьких шлюхи в Чикаго. — Он выдергивает лезвие секатора из головы Джорджетт, вытирает оба лезвия о ее блузку. Воспоминания о маленьких чикагских шлюхах вызывает шевеление в его члене, который начинает набухать в штанах. «При-вет!» Ах… магия сладостных воспоминаний. Хотя, как мы видели, во сне У Чарльза Бернсайда частенько случается эрекция, в периоды бодрствования такого практически не бывает, так что ему хочется спустить штаны и посмотреть, на что он способен. Но вдруг проснется Батч Йеркса? Он же решит, что Берни возбудила Джорджетт Портер, вернее, ее труп. Вот этого не надо… совершенно не надо. Даже у монстра есть гордость. Лучше идти в кабинет Шустрика Макстона и надеяться, что его молоток не упадет до того, как придет время забить гвоздь.
Берни засовывает секатор за пояс и одергивает мокрую рубашку. Доходит до конца коридора «Маргаритки», пересекает пустынный холл, добирается до двери с металлической табличкой, на которой выгравировано: «УИЛЬЯМ МАКСТОН, ДИРЕКТОР». Ее и открывает, вызывая из памяти образ давно умершего десятилетнего мальчика Германа Флэглера, прозванного Пуделем, одной из своих первых жертв.
Пудель! Нежный Пудель! Эти слезы, эти рыдания боли и радости, это признание собственной беспомощности. Корочка грязи на ободранных коленях Пуделя, его нежные подмышки. Горячие слезы, струйка мочи из перепуганного маленького крантика.
С Шустриком такого блаженства ждать не приходится, но Берни уверен, что толика удовольствия ему все-таки перепадет.
И не стоит забывать про Тайлера Маршалла, который, связанный и беспомощный, ждет в «Черном доме».
Чарльз Бернсайд, шаркая ногами, тащится по маленькой, без единого окна, комнатушке Ребекки Вайлес, а перед глазами стоит бледнокожая, с ямочками, попка Пуделя Флэглера. Он берется за следующую ручку, выжидает секунду-другую, чтобы чуть успокоиться, бесшумно поворачивает ручку.