— Чем я могу помочь? — тихо спросил я.
— Ничем, — прохрипел он. — Все кончено. Если тебе повезет выбраться, то…
Он не договорил. Взгляд карих глаз вдруг стал стеклянным, из уголка рта побежала тонкая струйка крови Рыцарь обмяк в моих руках, голова безвольно упала на столешницу. Я постоял несколько минут рядом с ним. Чуда хотелось, но я знал, что его не будет.
— Сэр Шед, — прошептал я.
Тишина. Трещат сгорающие в очаге поленья. Красноватые отблески играют на бледном умиротворенном лице рыцаря, смутные тени пляшут на стенах избушки. Я медленно закрыл ладонью веки рыцаря, отвернулся и побрел в дальний угол. Под ногами плещется кровь: как же много натекло! Черное озеро блестит в свете очага, каждый шаг сопровождается влажным чмокающим звуком. Я уселся рядом с доспехами рыцаря, взял в руки искореженный поруч.
Как же пусто в душе. Еще несколько минут назад я исходил жаркой яростью. Еще раньше трясся от страха. А сейчас не испытываю ничего, кроме усталости и боли в ранах. Хочется взвыть, но не могу. Хочется рвать на голове волосы, биться в истерике. Но не могу. Из глаз текут слезы, капают на измазанный кровью рыцаря поруч. Тупо смотрю на тусклый металл, в голове ни мыслишки. Хочется лечь на грязный пол и умереть. Но что-то не позволяет. Шед, наверное, не одобрил бы.
Мертв, подумал я, рыцарь мертв. И его не вернуть. Некоторое время назад сам бы удушил. А сейчас горюю. Шед ушел в Поднебесный Дворец. Будь он грешником, то ожил бы здесь, испытывал муки, нес бы наказание. Но воин свят, его не в чем упрекнуть. Так что радует одно — его мучения закончились, будет теперь сидеть в компании таких же рыцарей за длинным столом, пить вино и тискать грудастых валькирий или даже гурий…
А что я? Не знаю. Остался в одиночестве. Ключника убил при помощи призрака Мгира. Теперь путь в мой мир закрыт. Подохну среди выжженных равнин и оплавленных скал. А тело мое пожрут низшие демоны-падальщики. Мрачная перспектива. Но вполне реальная. Оставаться в этом месте страшно и неприятно. Но идти никуда не хочется. Да и куда я пойду? Мрон, как же все паршиво!
В голове вертелся какой-то мотивчик, и я стал напевать одними губами. Потом громче и громче. Та песня, что выли пьяными голосами, шагая через выжженную равнину к дому Ключника. История рыцаря, что жил и любил, дрался, отстаивал свою честь, защищал родных и друзей. А потом рыцарь ушел на войну и не вернулся. Его любимая, сидя у окна, ждала со слезами на глазах, когда же явится в мутной пелене дождя знакомый силуэт. Но так и не дождалась…
Я улегся на пол, закинул руки за голову. Надо мной был пыльный потолок, сквозь широкие дыры в крыше виднелось вечно мятущееся небо Преисподней. Вокруг избушки слышался шорох, вздохи, писк. Откуда-то издалека донесся жалобный рев какого-то чудовища. Я закрыл глаза, постарался представить, что лежу на своей койке дома. Вокруг пыльные картины, у стены старая рассохшаяся гитара, груды книг. Завтра на работу… Я тихонько напевал себе под нос. И от звуков собственного голоса, от слов песни душа потихоньку оживала, сочилась кровавыми слезами, горела огнем. Я захрипел, впился зубами в запястье, зарыдал. В груди жгло, казалось, боль убивает меня. Уже не телесная, боль от paн можно терпеть, а душевная, что совершенно непереносима. Что-то оборвалось во мне, перевернулось. Почти физически я ощутил, как тугие волокна со звоном лопаются в душе, некоторые тут же сгорают, другие срастаются совершенно по-иному, вкривь и вкось, но так прочно, что не разрубить мечом, не пережечь огнем.