Николаю Ефимовичу ждать ответов надоело. Нет, это не Яшка, тот из-за голенища ответ достанет, языкат и смышлен, потому и в мужьях уже ходил, не в пример старшему брату, коий отцу достойно ответить не умеет!
— Ладно, — почесывая седую уже грудь под шелковым халатом, сказал граф. — Жизнь сама все сладит. А не устроить ли нам, Иван Николаевич, заячью охоту с борзыми? Славная погода на дворе стоит, прямо сама в седло просит!
Иван даже просиял от великой радости, что отец опасные разговоры оставил. Врать не хотелось, а правды язык вымолвить не смел.
— Славная мысль! — с радостию согласился он. — И то ведь верно, пора бы уже косточки в чистом поле размять.
— Дурак ты, Ванька, — снова заключил с легкой грустью Иван Ефимович. — При званиях, орденом тебя государь оделил, а все малый ребенок!
2. ИСЧЕЗНОВЕНИЕ АНАСТАСИИ
От Тулы на Москву тракт был наезжен, да и до Вытегры, хоть с зябкостью, ехать было можно, а далее потянулись архангельские леса, и деревни встречались все реже, а снега кругом стояли такие и такое безмолвие было вокруг, что кони, и те боязливо косили по сторонам, фыркали, пуская из мохнатых заиндевевших ноздрей густые струи пара. А и было чего бояться: дважды — под Шалукшой и Емецом — пришлось отбиваться от голодных волков.
— Ты, барин, в рубашке родился, — уважительно говорил ямщик, боязливо поглядывая на мягковские пистолеты. — И стреляешь изрядно, словно бы родился с пистолями.
— Поезжай, поезжай, — благодушно отвечал Иван, пряча пистолеты в футляр. — Гляди, отстанешь, одни можем остаться. А в одиночку и они отбиться нам не помогут!
Сказались-таки маменькины уроки о заединщине! Но чем ближе был конечный пункт его путешествия, тем волнительнее дышалось Ивану Мягкову. Нетерпение словно бы сжирало его изнутри, казалось, дай Господь воли, побежал бы Иван впереди саней, сил своих не жале ючи. И вот уже стал виден распадок меж двумя холмами, а за распадком и холмами уже открывался вид на Холмогоры.
— Останови, — повелел Иван, и когда недоумевающий ямщик остановился, Мягков расстегнул тулуп, снял рукавицы, достал из камзола трубочку и принялся набивать ее непослушными дрожащими пальцами. Ямщик смотрел на молодого барина и ничего не понимал — не он ли всю дорогу торопился? Чего ж сейчас встал?
Иван сидел, глядя на открывающийся распадок, на сверкающие под лучами солнца снежные холмы, на синие пронзительные небеса, и курил. Ехать вперед было заманчиво и отчего-то страшно. Он пытался унять внезапное волнение, но слышал стремительный стук своего сердца, и где-то в сосняке, густо зеленевшем на склонах холма, вторя его сердцу, дробно застучал дятел.